ж её взять? Лес же не расступится, дав заплутавшему в его дебрях свободу. И так голод сморит человека. Животные также не менее кровожадны. Хищники не имеют потребности в полевой траве. Нутро их алчет плоти и крови. Так, проголодавшись, хищник пойдёт убивать. А, убив, начнёт пожирать поверженного. Таким образом, мир этот с охотой помогает сам себе, но и в равной степени уничтожает сам себя. И в том бог войны видел очередное проявление мерзости этого мира: как глупо с одной стороны созидать, с другой — сокрушать. Но, что ещё более было ненавистно шагающему по миру ваурду, — это то, что человек придаёт этому некий смысл, оправдывает эту ничтожность, нарекая это жизнью, борьбой за выживание, сражением за право существовать в этом мире. Как же всё тут никчёмно. Мир покоя, отрицающий вражду, живёт по мерзким правилам и смеет сравнивать свои глупые и бездарные деяния с войной. Но Дракалес, воплощение победы и войны, нарёк бы это всё иным выражением — саморазрушением, самопожиранием, ведь так всё и было — мир буквально съедал себя сам. И, что было ещё более мерзко, это был единственный смысл всех существ, обитающих тут. Бог войны сам знает, что такое война, и всё окружающее никак не походило на неё. Война величественна, и цель её есть покорение и превосходство, но никак не потакание своему рабству. Это всё растения и животные. Спокойные миры полны иными существами, которые являются истинными властителями, — люди. И молодой тарелон уже предвкушал, сколь мерзости он наберётся, войдя в сообщество людское. И оттого полнился стойкости и терпения, чтобы всё это сдержать и пройти до конца свой путь.
Дракалес помнил, как Лиер рассказывал ему об этих слабых существах, не способных защитить самих себя от какого-либо зла. Многое ратард ему поведал об их образе жизни, о поведении, о том, как люди встретят незнакомца. И для Дракалеса было это мерзостью. Наставник как-то привёл слова одной из книг, что распространена в человеческом обществе. Звучали они так: «Человек властвует над человеком во вред ему». И Дракалес всецело согласился с ними. Более того, ваурд полагал, что эти слова были написаны не человеческой рукой, ведь мысль глубока, а человек на это не способен. Тем более, что себя он никак не станет принижать столь явным замечанием. Лиер утверждал, что весь мир, в который ступает нога юного бога войны, не выстоит натиск и одного ваурда. Так, если сюда придёт целое полчище Атрака, красные знамёна взметнутся ввысь, не успеет рассвет превратиться в полдень. И за это Дракалес презирал людей — за их слабость.
Беседуя со своим последним наставником, наследник мира войны всецело соглашался с ним на счёт того, что люди не созданы для войны. Их тела мягкие и погибают от одного удара. Выживший считается счастливчиком, ведь претерпел смертельный удар и дыхание жизни его не покинуло. Ваурд иль ратард в таком случае наполнился бы только воинственностью и с ещё большей яростью вступил бы в бой. Человек на это не способен. Его ярый пыл войны легко угасить ударом меча. Вот потому это существо не создано для сражений. И ведь всё равно человек берёт оружие в руки и мчит вперёд с боевым кличем, оглашая округу лишь нелепым и лишённым смысла рёвом. И призадумался ваурд: «Что случится, если человека поселить в мире Атрака? Станет ли он истинным воителем, несущим поражение, или сгинет со свету, не оставив и следа своего существования?» Но Дракалес тут же опроверг свои домыслы, подумав так: «Нет же. Мир этот спокоен и тих. Человек тут живёт, и тело его полнится сущностью этой. Стало быть, попав во враждебный мир войны, он перестанет существовать и вовсе падёт, как от страшной хвори». Дракалес, размышляя над красочностью этого мира, придумал также иную теорию низости человека — что, живя в мире, где правит лишь дух покоя, человек впускает этот самый дух в своё сердце и, упиваясь красотой окружающей среды, дурманящими разум ароматами цветов, подавляет свою истинную сущность — сущность войны. Возможно, человек ловок, умён, силён и хитёр не меньше ваурда и ратарда. Просто дух мира завладевает сердцами ничтожных существ, и они, напитавшись его дыханием, слабеют, глупеют и обращаются в мирные создания.
Однако ж воитель отчасти проникся понимаем к людям, ведь сам из непостижимого мечтал овладеть магией огня. Приятно на вид сияние пламени, источает жар, подобный жару битвы, и способно причинить великий ущерб. Из всех известных чародейств, открытых пониманию Дракалеса, он счёл огонь наисильнейшим из них. «Огненная магия, — как говорил Коадир, — Даже на низших этапах её познания способна причинить огромный урон. Движением руки ты будешь опалять всю округу пожарами. Лавовые потоки, текучие в земных недрах мирных планет, подчинятся тебе, и ты высвободишь этот катаклизм из-под вражьих ног, и он поглотит их целиком, не оставив и пепла. По твоему жесту с небес прилетят раскалённые алым пламенем каменные валуны, которые сровняют всё, на что направлен твой взор, с землёй, а пламя, принесённое вместе с ними, пожрёт всё, что осталось целым или смогло выжить». Дракалес в тот миг так воодушевился столь красочным рассказом Коадира о красной магии, что пожелал владеть ею.
Ваурды и ратарды не уважали чародейства и какие иные оружия или способности, кроме лишь своих боевых. Каждый из них считал, что миры должны завоёвывать могучие и статные воины, облачённые в мощные доспехи, опоясанные мечами, секирами и булавами, нежели хрупкие телом ничтожества, не способные удержать в руке что-то тяжелее их облезлой палки, которые только и способны, что выкрикивать странные слова и делать плавные движения руками. Таково́ мышление всякого обитателя Атрака. Однако ж Дракалес по-иному взглянул на огненные чары и пожелал завладеть ими. Но эту мысль он похоронил глубоко в себе. Похоронил не для того, чтобы забыть и более к ней не возвращаться, но чтобы по истечению большого времени вернуться к ней и постараться воплотить. А пока пред его взором простиралась дорога, по которой ему нужно пройти. И последнее, о чём должен задуматься ваурд на этом пути, — выхватить меч из ножен и попытаться сделать что-то силой, как это вложено в его сердце.
Часть 2
Ещё в те далёкие времена, когда Дракалес только учился у великого Коадира, первейшего из учителей своих, наставник научил своего ученика кузнечному ремеслу. У ратардов оно многим отлично от привычного всякому ремеслу ковки и закалки. Однако это отличие и является причиной столь высокого качества
