Атрак
Часть 1
«…Землетрясение предшествует их приходу, а перед этим краснеют небеса. Их поступь неостановима, их удара невозможно избежать. Мы все умрём!»
Мел́ьдус Клерм, военачальник
«…Я взглянул ему в глаза, и перед моим взором промелькнула вся жизнь. Он не спросил, хочу ли я жить… Он просто нанёс удар…»
Ке́рнан Бое́н, воскрешённый фермер
«…Я умудрился подползти к одному из них со спины, пока он отвлёкся на уничтожение других, и ударить. О, если бы не случайно пробегавший маг, чей портал располагался совсем рядом, я бы остался в той луже грязи…»
Мотье́н Вези́р, лучник
«Бегите! Бегите, маловерные! Красная вспышка настигнет нас везде! Мы не скроемся от неё даже под землёй! Бегите!»
Безымянный сумасшедший
«Бесполезно… Всё бесполезно… Нет, ваши тактики ничего не решат. Они превзойдут вас числом, силой, хитростью. Лучше жить под их гнётом, лучше прогибаться под властью этих тиранов и молить бога войны о том, чтобы всё обошлось»
Беренва́р Во́льтшмут, предположительно политик
Кто такой бог войны? Это не тот, кто умеет владеть всеми видами оружия; не тот, кто строит самые лучшие тактики; не тот, кто ведёт за собой великое и непобедимое войско. Бог войны — это тот, кто способен без оружия одолевать любого противника; это тот, кто побеждает даже с самой безумной тактикой; тот, кто создаёт себе непобедимое воинство.
Занималась заря. С каждым новым началом дня она отважно вступает в поединок с ночью, искусно борется с ней и побеждает, подчиняя себе грядущий день. Небо переливается от багрового на востоке до тёмно-синего на западе, знаменуя войну, вечную войну, которую никто не сможет остановить, и сама она никогда не закончится. Будут лишь перемирия, знаменующие то правление дня, то власть ночи, но они будут очень коротки. И теперь небо безмолвно приветствовало воинство рассвета, пророча, что сейчас именно ему достанется победа, что именно рассвет займёт престол мира и будет властвовать над ним до прихода воинства ночи, чтобы снова сразиться с ней и в очередной раз потерпеть поражение. И так будет всегда. Эта незыблемая череда побед и поражений будет длиться вечность, в миллиардный раз играя одну и ту же сцену, обыгрывая один и тот же эпизод, словно пытаясь сказать что-то очень жизненно важное, на что никто не обращает своего внимания, будто крича: «Вот! Ещё один день прошёл, и жизнь ваша стала короче!» Но никто этого не понимает и не видит… никто, кроме него…
Он стоит на горе, на самой её вершине, меж двух исполинских чёрных рогов. Владыка меча, Повелитель топора, Мастер булавы, Источник мужества, Ключ славы, Победоносец, Предвестник поражения, Возничий колесницы войны. У него много прозвищ было, есть и будет, его имя ещё не один раз воспоют с воодушевлением и произнесут с трепетом, его ещё очень много раз нарекут звучным титулом, который всецело и точно опишет его величие, подчеркнёт его мастерство, вострубит над его врагами и воодушевит союзников. Но это всего лишь прозвища и ярлыки, что можно навешать на его внешность, на его навыки, на его деяния. Но кто может знать, что у него на душе? Кто может проникнуть в помыслы Непобедимого и в сущность Победоносца? Один лишь его внешний вид навеивал трепет, чувство опасения, желание уйти как можно дальше от него… Именно уйти, но никак не бежать, потому как бег выкажет трусость, которая разозлит его, этого великого воителя, приведёт его в бешенство, и он непременно убьёт беглеца, потому как считает он, что побег наихудшее, на что способен воитель. Лишь гибель, глядя в глаза превзошедшего его противника, есть наилучший исход, если страх гложет слабую душу. А всякий, представший пред ним, становится воином в любом случае. И здесь остаётся лишь одно — сражаться. Но вместе с этим внешность его вызывала восторг, ведь нигде не сыщется столь великого воителя, подобного ему. Стать его высока, несравненно высока, что даже самый высокий человек не сможет сравниться с ним, что даже самый сильный не способен уподобиться ему. Он был облачён в полный комплект доспехов тёмно-красной расцветки с чёрными рельефным вкраплениями, как будто бы это были слова неведомого наречия, разбросанные по всему телу. В лучах утреннего светила мнилось, что на горе расположился покрытый свежей кровью мясник, только что пришедший с бойни. Доспехи эти скрывали все уязвимые для ударов иль выстрелов места и явно были выкованы талантливым кузнецом. Лишь наплечников не носил этот воитель, обнажая виду свои огроменные чёрные мышцы, ведь кожа его была черна, словно андорская ночь в период меньшего дня. Запястья его были облачены в когтистые наручи и сжаты в кулаки, как словно держал исполин в руках своих по оружию, да вот только были они пусты. Ноги обуты в такие же когтистые сапоги, от которых остаются весьма жуткие следы на земле. Голову его покрывал шлем, с вытянутыми кверху зубцами, словно это была корона, а из-под этой короны до его щёк ниспадали чёрные волосы. Целиком оранжевые глаза были чуть прищурены, словно ими он глядит вдаль. И не просто вдаль, а далее, нежели на то способен чей-либо глаз. Уголки губ чуть опущены вниз, придавая исполину грозный, но тем не менее величественный облик. От него веяло духом неимоверной силы, величия и бесстрашия. Дух этот настолько силён, что любой, кто бы ни оказался вблизи, непременно учуял бы его и оплёлся влиянием этого веянья. А дух этот имеет различное влияние: врага он устрашит, союзника же поддержит. Но взгляд его источал также мудрость. И была она настолько глубока, что даже сотни мудрецов, оказавшись рядом него, почувствуют, как глупы их измышления и как ничтожны их знания. Сердце воителя бьётся в ритме боевого марша, ноги расставлены в позиции боевой готовности, правое плечо выступает чуть вперёд. Сыщется ли на земле воин, способный одолеть его или хотя бы приблизиться к нему? Всякое оружие, вложенное в его руку, способно отнять жизнь. Будь то хоть меч, секира, молот, кинжал иль иное какое оружие — всякое в его длани обращается в её продолжение. Но лишь к одному оружию этот воитель не питал доверия, лишь его одного он никогда не возьмёт в руки свои, лишь ему он предпочтёт голые кулаки. Он презирал его строение, его вид, способ его использования. Копьё. Возненавидел багровый воин копьё за то, что оно копьё, потому не считал, что
