комната внезапно оказывалась № 42). Я был на пределе.
— Заблудился? — спросил кто-то.
Я обернулся.
Передо мной стоял толстячок, в школьной форме, мешковато сидящей на нем, с толстыми очками, которые все время норовили съехать на кончик круглого картошкой носа.
— Ага, заблудился, — хмуро ответил я. — Тут все зорговских волос с задницы накурились, когда номера присваивали?
Толстячок меня явно не понял, но спросил:
— У тебя какая комната?
— Двадцать третья.
— Это вон там, — он показал в дальний конец коридора. — Сразу после тридцать седьмой.
Я с недоверием посмотрел на толстяка. Но прошел вперед. И…
Потные усульские подмышки! Комната № 23! Как она туда спряталась?! Ведь я же ходил тут, и не раз.
Я сделал глубокий вдох, выдох. Уже не раз стал обращать за собой, что с трудом сдерживаю эмоции, хотя в прошлой жизни был непробиваем — профессия не позволяла давать слабину. Видимо новое тело еще не адаптировалось к новому сознанию. Да и юношеские гормоны играли.
— Я тоже по первой терялся, — сказал толстяк, видя мою реакцию.
— Спасибо, что ли, — кивнул я, не оборачиваясь, боясь даже на мгновение потерять комнату из виду — вдруг опять пропадет?
Толстяк что-то ответил, но я его уже не слышал — зашел внутрь.
Комната тоже оказалась вполне неплохой, уж не хуже моей каюты на космическом ведре, на котором я последнее время летал. Мягкая кровать, дубовая тумбочка, стол, шкаф. Что еще нужно для учебы?
В дверь постучали. И не дождавшись ответа, в комнату вошел гость.
— Добрый день, господин Пушкин, — произнес зычным басом мужчина уже преклонных лет.
Одет он был с иголочки, идеальный драповый костюм мышиного цвета, белоснежная рубашка без единой складки, запонки, блестящие россыпью алмазов. Память подсказала, что это был первый помощник ректора школы господин Павлов. Воспоминания о нем были серые, отдающие дерьмом.
Ага, значит не самый приятный тип — понял я.
— Добрый день, — сдержанно ответил я, внимательно следя за гостем.
Тот тоже смотрел на меня, и казалось, пронизывал насквозь.
— Рад вновь видеть вас в стенах нашей школы, — произнес Павлов, но по тону голоса было слышно, что радости как раз и не было ни капли.
Будь его воля, отчислил бы прямо сейчас. Но правила. В этом мире тут все по ним живут, не смея их нарушить. С одной стороны хорошо. Если есть правила, значит, есть и границы, по которым можно двигаться, на которые можно давить и которые можно использовать в своих целях. С другой стороны, эти правила придумал не я, а значит слабых мест достаточно. Но ничего, выкручусь.
— Спасибо, — ответил я, вновь глядя на гостя. И как можно слаще добавил: — И я рад видеть вас в полном здравии.
Павлова аж передернуло.
— Мы ожидали видеть вас позже, — произнес он, улыбнувшись при этом так, что захотелось скорее помыться.
— А я пришел сейчас, — с плохо скрываемым ехидством ответил я и рот Павлова стиснулся до едва заметной ниточки. — Надоело дома валяться, в школу так сильно потянуло, что просто сил нет!
— Валяться? — удивился Павлов. — Насколько я слышал, в вас стреляли.
— Так, пустяк, — махнул я. — Царапина.
— Это радует, — ответил Павлов. — Что же, занимайтесь, рвение приветствуется. Кстати, я получил от вашего рода официальную бумагу о пересдаче экзамена.
— Верно, — кивнул я.
— Не думаю, что это возможно осуществить, — покачал головой Павлов, от чего его второй подбородок начал мелко трястись.
— Это еще почему? — напрягся я.
— Успеваемость у вас слабая, никудышная. Да, по техническим наукам есть определенный прогресс, но в остальном — полный ноль. Особенно в физических предметах. Не думаю, что будет лучшей идеей собирать комиссию ради вас одного, отнимать их время, если результаты экзамена уже известны заранее.
— Известны заранее? — переспросил я.
— Конечно, — кивнул Павлов. — Вы их не сдадите.
— Это ваше предположение? Или констатация факта?
— Конечно же предположение, — усмехнулся Павлов. — Не думаете же вы, что я вам угрожаю?
— Как раз именно так это все и выглядит. Я вот что хотел сказать, господин Павлов. Заявка была отправлена до окончания срока. Не допустить до экзамена вы меня не имеете права, вы это и сами знаете. Так что не надо этих предположений. Пусть они останутся при вас. А если все же вы не допустите меня до экзаменов, то нашему роду придется обратиться… впрочем, об этом вы узнаете позже. Главное, чтобы не было поздно.
— К кому это вы собрались обратиться? — настала пора Павлову растеряться.
— Вы все прекрасно понимаете, — размеренно ответил я, хотя и сам понятия не имел, о чем говорю. Тут главное уверенность в голосе — проверенная техника. И главное не перегнуть. — За вами давно уже следят.
— Кто следит? О чем вы говорите? — Павлов явно испугался.
Интересно устроена психология людей. Достаточно дать им очень смутный намек, и они сами все допридумывают. Особенно если за душой имеются грешки. Готов биться об заклад Павлов уже мысленно повел себя на расстрел — это читалось в его глазах. Трусливый мужичок.
— О чем я говорю, господин помощник ректора, мы оба прекрасно знаем, думаю, не нужно терять время на объяснения. К тому же вслух такие фамилии не называются просто так — сами понимаете почему.
— Ваши угрозы пустые, — выдохнул Павлов.
Голос его заметно дрожал.
— Я не угрожаю, — покачал я головой.
— В таком случае желаю вам удачи в сдаче экзамена — она вам очень понадобится!
И с этими словами вышел прочь, громко хлопнув дверьми.
Вот ведь урод!
Экзамены видимо и в самом деле у меня будут непростыми. Ладно, и до них разберемся. Сейчас надо с текущими делами справиться.
Расписание занятий уже лежало на столе и я, глянув на него, сморщился. Через пять минут урок. Опаздывать нельзя. Иначе — отчисление и прочее, ничего хорошего не сулящее. Особенно после не самого теплого разговора с Павловым.
Я вышел в коридор. И довольно скоро понял, что красота и порядок школы — это только внешнее. Внутри творилось такое, от чего даже я, повидавший всякого на своем веку, невольно вздрогнул…
С дисциплиной тут было все плохо. Едва раздался звонок, как все двери с грохотом распахнулись и из них с дикими криками рванули ученики. Коридоры ломились от учащихся. Все были одеты в строгую форму — синие брюки и юбки, белые рубашки и блузки. И все лица имели особую печать породистости. Было видно, что это дети не простых работяг. Красивые линии лиц, утонченные, изящные, большие глаза, прямая осанка.
Все спешили по своим делам, кто на уроки, кто в столовую, кто просто скучковался в группы по
