Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
вокруг будущей жертвы, ловко цепляются за выступающие песчинки на стене, работают тяжело и замысловато… и как ничтожна награда! В номере жужжат тысячи мух, сюда бы армию ядовитых пауков, тысяч двадцать! Если бы я остался в Астрахани, я бы всерьез занялся не икрой, а разведением пауков.
Но астраханцев интересует только икра. Мух они не замечают вовсе. Они будут смотреть, как эти смертоносные насекомые набрасываются на мясо, хлеб, фрукты, но и пальцем не пошевелят. Они мило беседуют и смеются, а по бороде, носу и лбу у них ползают мухи. В кондитерской уже и не борются с мухами, даже не закрывают стеклянные витрины, щедро кормят их сахаром и шоколадом, буквально балуют их. Липкая бумага от мух, которую придумал один американец и которую я ненавидел сильнее всех прочих благ цивилизации, в Астрахани показалась мне проявлением истинной гуманности. Однако во всем городе нет ни клочка этой драгоценной желтой бумаги. В кондитерской я спрашиваю: «Почему у вас нет липкой бумаги от мух?» А в ответ мне: «Эх, видели бы вы Астрахань до войны, хотя бы за пару месяцев до революции!» Что хозяин, что продавец. В своем пассивном сопротивлении они поддерживают контрреволюционных мух. В один прекрасный день эти маленькие насекомые сожрут всю Астрахань и рыбу с икрой в придачу.
Астраханским мухам я предпочитаю попрошаек, которых здесь гораздо больше, чем в любом другом городе. С громкими рыданиями, песнями и стенаниями бродят они по улицам, таким же грязным, как они сами, ими кишат все пивные, никто кроме меня не подает им ни копейки – на эту-то мою копейку они и живут! Из всех астраханских чудес они – самое поразительное…
VI
Воскресший буржуа
(Перевод Ильмиры Рахимбердиевой)
Frankfurter Zeitung, 19.10.1926
Из руин разрушенного капитализма восстает новый буржуй («nowij burjuj»), нэпман, новый торговец и промышленник, примитивный, как на заре капитализма, без биржи и биржевого бюллетеня, с перьями и векселями. Из абсолютного ничто возникают товары. Из голода он создает хлеб. Все окна у него превращаются в витрины. Только что он ходил босым – а теперь водит автомобиль. Он зарабатывает и платит налоги. Он снимает четыре, шесть или восемь комнат и платит налоги. Он ездит в купе, летает на дорогом аэроплане и платит налоги. Он плоть от плоти революции – ведь он ее порождение. Пролетарий стоит перед его витринами и не может купить его товары – будто в капиталистическом государстве. Новый буржуй проскальзывает мимо многих тюрем – в большинстве из них он уже сидел. Он равнодушен к лишению «гражданских прав», их у него просто нет. Он не хочет повелевать, он не хочет управлять, он хочет лишь наживать добро. И он его наживает.
Новая русская буржуазия еще не сформировалась как класс. У нее нет ни традиций, ни стабильности, ни солидарности социального класса. Это тонкая слабая прослойка, состоящая из очень подвижных и очень разнородных элементов. Из дюжины новых буржуев, с которыми я познакомился, один – бывший офицер, другой – грузинский аристократ, третий – пекарь-подмастерье, четвертый – чиновник, пятый – кандидат теологии. Все одеты по-разному, но все – по-пролетарски. Все они выглядят так, как будто одевались в спешке, спасаясь от катастрофы. Все носят русскую рубаху, которая одновременно и национальный костюм, и демонстрирует приверженность идеям революции. Одежда нового буржуя – это не только проявление желания не выделяться, но и выражение его особого характера. Он не буржуй, каким мы его знаем – этакий образцовый буржуй где-нибудь во Франции, созданный Богом и ежедневными трудами, готовый образ для литературных произведений. У нового русского буржуа нет инстинкта семьи, нет сокровенного отношения к дому, к предкам и потомкам, нет «принципов», которые можно оставить в наследство, и нет возможности оставить наследство. Свое хорошо обустроенное жилище ни он, ни семья не могут назвать домом, они здесь лишь постоянные гости. Сын-коммунист, комсомолец, враждебно созерцает отеческий дом, завтра он съедет, уже сегодня он живет заботами партии. Дочь, без копейки приданного и без родительского участия, идет в загс и за три минуты выходит замуж за красноармейца. А сын-буржуй не может поступить в переполненный институт и пытается незаконно, с риском, пересечь границу. Заработанные деньги не будут «вложены», а будут потрачены, растрачены, спрятаны или отданы в долг под большие проценты хорошим знакомым, умеющим молчать.
Семьи – истока и твердыни буржуазной жизни – больше нет. Новому буржуа неведомы уютная мещанская атмосфера, защищающая, но и ослабляющая; забота, пробуждающая любовь, но порождающая ограниченность; самоотверженность, героическая, но бессмысленная; сентиментальность, трогательная, но ложная. Новый буржуй – революционный буржуй. Он по-своему отважен, так как свободен от предрассудков; безудержен, потому что лишен принципов; он готов ко всему, так как многое повидал. Он активно участвовал в революции. Это буржуа, о котором Ленин в 1918 году писал: «Как можно быть таким слепым и не видеть, что нашим врагом является мелкий капиталист и спекулянт? Он как никто другой боится государственного капитализма, так как его главная цель – захватить всё, что можно: всё, что осталось после падения крупных помещиков и спекулянтов. В этом отношений он больший революционер, чем рабочий, так как он еще и мстительный. Он с готовностью помогает в борьбе с крупной буржуазией – чтобы воспользоваться победой в собственных интересах»[16]. Восемь лет прошло с тех пор. Спекулянт вкушает плоды победы и готов стать крупным капиталистом.
Но в России есть не только этот активный, явственно новый торговец и промышленник. Существует много тихих, скрытых, так сказать, пассивных буржуев. В разгар революции им удалось спрятать или присвоить золото. Сегодня они поступают на службу, живут в пролетарской нужде, якобы довольствуясь ста рублями в месяц, и при этом одалживают деньги под большие проценты друзьям посмелее, которые через пару лет приобретут такой же капитал, который также будут давать в долг. Вот так скрытно протекает нерегулируемая капиталистическая жизнь, купля и продажа, заем и проценты, опасная жизнь, которая придает современному дельному нэпману характерные черты главаря банды.
Всё это не в состоянии потревожить пролетариат. Богатых людей – так считается – вытесняют государственные предприятия. Через пять лет их не будет. «Переходный период» – говорят рабочие. Они считают, что это переход к социалистическому государству.
Но и буржуи говорят: «Переходный период». Они считают, это переход к капиталистической демократии. Оба ждут грядущего и пока не сильно мешают друг другу. И если правда, что пролетариат является правящим классом, то определенно новая буржуазия
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
