«Подснежников»: скоро скрипучие сиденья заполнят мамы и бабушки, редкие довольные отцы, а Саша спрячется за кулисами и поможет празднику случиться.
Она поглядывала на дрожащих от волнения ромашек, мяла листы и читала. Зрители хлопали маленьким танцорам, хлопали и ей, а Саша собирала сумку и сбегала прочь. Только тут она не стыдилась своего голоса, быть может потому, что ее никто не замечал.
После выступления ее за руку поймал Владислав Иванович — он был единственным, кто, услышав проклятый голос, поднял вверх два больших пальца. С длинными, серебристо-седыми волосами до лопаток и щеткой белых усов, Владислав Иванович обожал кислотно-яркие пиджаки. Сегодня он был в темно-фиолетовом, и больше напоминал собой сладкую ягоду ежевики. Саше вспомнилось, как с тихим шелестом ежевичные плети цепляли ее за ноги, царапали на речном берегу.
А еще Владислав Иванович вел городские праздники и смешно картавил, но никто этого не замечал — так любили горожане его уверенный голос, разносящийся над стадионом и заглядывающий в каждый уголок окрестных дворов.
Владислав Иванович постоял, глядя на Сашу:
— Молчим?
Она кивнула.
— А хочется?
Саша протяжно-громко шмыгнула носом и отвернулась.
— Попробуем?
Она снова кивнула, и он еще крепче ухватил ее за руку. Повел куда-то в глубину застывших, впитавших все звуки пустынных коридоров. Владислав Иванович говорил о том, что ей самой надо вслушаться в себя, найти мелодику, душу, суть. Что никто не поможет, пока она сама не захочет, и что он, Владислав Иванович, попробует, конечно, но и она должна постараться.
А еще недавно из Москвы вернулся его сын, загорелся идеей озвучивать сериалы.
— Сын у меня, Игорек, такой же вдохновленный дурак, как я. Как и ты! — повторял Владислав Иванович, петляя лестницами заброшенного дворца.
В общем, Игорь решил арендовать кабинетик здесь, в родном городе. Уже нашел главный женский голос, отличный — Наталья Симоновна, солистка хора «Сударушка», так умела играть с возрастом, чувством и сутью героев, что лучше было не найти.
Пришел и Сашин черед пробоваться.
— Я не смогу, — шепнула она, но даже шепот вышел слабым, детским. Владислав Иванович схватился за дверную ручку:
— Все сама. Сама!
Светлый кабинет с мягким, беззвучным тюлем, пустота и сухой кактус на деревянном подоконнике. За единственным столом, уткнувшись носом в экран, сидел паренек в черном и с черными же волосами в куцей косичке. Только во всей этой мрачности проблескивало что-то настолько добродушное, что Саша чуть успокоилась.
Игорь обернулся, и оказалось, что у него лицо Владислава Ивановича, только без усов. Он вскочил с места, пожал цыплячье-тонкую Сашину руку и затараторил про замысел, про душу. Он рассказал о мечте и отцовской поддержке, что они выбрали два корейских сериала и подготовили перевод, осталось найти всего-то два голоса, и можно приступать, и что со временем будет хорошая зарплата…
У Саши засвистело в ушах, заныл затылок. Она натянуто улыбалась, пока он не спросил:
— А ты на кого пробоваться пришла?
Саша вытерла мокрые ладони о брюки. Тишина, обступившая их, оказалась удивительно уютной и легкой, наполненной закатными солнечными лучами.
Тучи, не пролившиеся дождем, смыло с неба. Гроза ушла.
— Я могу говорить ребенком.
У Игоря отвисла челюсть.
Он втолкнул Сашу в черный закуток за плотной шторой, сунул наушники, вручил листы и убежал на пульт. Крикнул из-за стекла, и голос его почти исчез, но загремел в ушах у Саши:
— Читай!
И она прочла. Не пытаясь сделать голос взрослее или ниже, исказить его, затолкнуть в глотку. Она говорила, как маленькая, растерянная девочка, что потерялась на улице среди гудков машин и хлопков стеклянных дверей, она хотела докричаться до мамы — девочка эта ждала своего голоса на листе. И Саша щедро делилась с ней, и впустила ее в себя, и теперь говорила ее страхом и надеждой.
Ее не прерывали, не останавливали. Она дочитала весь лист и только тогда подняла глаза. Игорь пытался изобразить скучающий вид, но лицо у него горело. Владислав Иванович улыбался так, будто только что отыскал в бесплодных щелчках газовый плиты синий огонек, жадный и шипящий.
Игорь хмыкнул:
— Нормально. Приходи завтра, найдем тебе дело.
Саша вылетела на улицу, в гомонящий городской вечер, раскинула руки и засмеялась — девчачий смех разнесся по парку и окрестным гаражам, забился в трещинки между кирпичами. Она смеялась и понимала, что наконец-то нашла себя, и чтение под медленный вальс ромашек и шмелей было лишь началом ее большой истории.
Выглянул охранник:
— А, это ты тут ржешь?! А я думаю, откуда дети, всех вроде поразбирали после концерта…
— Я! — звонко крикнула ему Саша голосом своей чудесной трехлетки. — Все это время здесь была я.
ЗОЛОВКА
В понедельник утром Анна поехала рыть себе могилу.
Люди вообще частенько затевают с понедельника что-то новое: то на работу устроятся, то на диету сядут, то курить бросят. А вот Анна решила выкопать могилу, лечь в нее, да так и остаться там, в гробу из земляных стен.
Решила и решила. Взяла из чулана лопату — прошлой зимой от старости подохла кошка, и Гриша притащил лопату из гаража, чтобы долбить мерзлую землю, да так обратно и не вернул. Теперь же Анна стряхнула с лопаты серую паутину и поехала на кладбище.
Улицу сплошь залило прозрачным осенним светом, аж глаза заслезились. Анна, с трудом натянувшая на себя какую-то одежду, не забыла о главном — черной атласной ленте, которой повязала голову.
На остановке толпились люди, но Анна на них даже не взглянула. Залезла в маршрутку, неловко шибанув железной лопатой по двери, села с каменным лицом напротив незнакомой бабки. Бабка же, изумленно глянув на черную повязку, едва заметно перекрестилась. Еще бы — молоденькая девушка, и тридцати нет, а тут тебе и черные синяки под глазами, и пресное лицо без кровинки…
Лопата, опять же.
Люди косились, но Анне было все равно. Она тряслась вместе со всеми, подпрыгивала на ухабах, крепко стискивая лопату в руках. Только вот маску не напялила, хоть все в маршрутке и прикрыли рты марлевыми, медицинскими и хлопковыми прямоугольниками. Боялись.
Не дело ведь. Вирус опять разбушевался. Стольких косит, едва успевают хоронить в закрытых гробах…
Когда Анна вылезла на конечной остановке напротив ворот небольшого погоста, в салоне вместе с водителем осталась сидеть одна лишь бабка. Ей, видимо, тоже надо было здесь выйти, но она не осмелилась выбраться следом за Анной. Забормотала что-то водиле, дрожа сухенькими плечами, но и этого Анна не заметила.
Она шла вперед, словно заведенная — пока хватало сил. Асфальт сменился на пыльную
