других тоже были маленькие дети.
Теперь Жанель смотрела с недоумением на столь важного и незваного гостя, пришедшего в такой поздний час.
— Ну как, Жанель, жива-здорова? — спросил Жаппасбай, бесцеремонно проходя в глубь комнаты.
— Слава богу, — привычно ответила она.
Последовало неловкое молчание, которое, казалось, слегка смутило Жаппасбая. Впрочем, он тут же оправился и сказал с легким смешком:
— Ты что же не приглашаешь гостя на почетное место?
— Проходите, проходите…
— Ну вот, это уже другое дело.
Он снял шубу, стащил валенки, остался в стеганой душегрейке, деловито протопал на почетное место и расселся совершенно по-хозяйски.
— Вот захотелось вдруг у тебя чайку попить, — сказал Жаппасбай и улыбнулся Жанель.
Жанель выгребла из печки горячие угли, чтобы разогреть чай. Сердце ее колотилось, от смущения она ничего не соображала. Что значит этот приход ночью к одинокой женщине? Но не выгонять же его из дому? Где это видано, чтобы гостя выгонять? Она пыталась подготовить фразу, выражающую вежливое недоумение, что-нибудь вроде «ваш неожиданный приход в дом, где нет мужчины…», но не смогла сказать ничего, а только краснела все больше и роняла кизячные угольки.
Жаппасбай по-своему истолковал растерянность молодой женщины и, самодовольно хмыкнув, приподнял голову с подушек, на которых так удобно разлегся.
— Не волнуйся, дорогая, не смущайся. Жаппасбай не какой-нибудь скряга, чтобы прийти с пустыми руками.
Он встал и вытащил из кармана шубы тяжелый сверток.
— Вот тебе баранья ножка и крестец в придачу. Нарежь хорошенько.
Жанель, двигаясь как во сне, приготовила чай, расстелила дастархан. Жаппасбай вновь разлегся и хитровато подмигнул ей.
— Принеси-ка стаканчики.
Жестом фокусника он извлек откуда-то поллитровку, посмотрел ее на свет, вожделенно улыбнулся, сглотнул слюну и сказал веско, точно вбивая кол:
— Эта штука теперь подороже, чем птичье молоко.
Наполнив один стакан до краев, а второй наполовину, он чокнулся первым стаканом с бутылкой, а второй торжественно, как бесценный дар, преподнес Жанель.
— Ну давай! Будем здоровы! За победу!
— Извините, но я не пью, — пробормотала Жанель.
— Как так? — искренне удивился Жаппасбай. — Сейчас не пьет только тот, кому не наливают. Не ломайся, милая, война все спишет.
— Нет-нет, пейте сами.
— Ну, бери-бери! Что с тобой сделается? Пей, не стесняйся! Давай-давай!
Жанель никогда не пробовала водки. Раза два в гостях еще до войны пригубила красного вина. «А если эта гадость действительно поднимает настроение?» — подумала она сейчас.
Жаппасбай сильной рукой схватил ее за локоть. Она задрожала. Он поднял стакан и запрокинул ей голову.
Она на мгновение задохнулась, потом почувствовала головокружение, а через несколько минут комната показалась ей теплой, уютной, лампа словно вспыхнула ярче, и все вокруг приятно сузилось. Мясистое лицо Жаппас-бая симпатично лоснилось, и он казался теперь вовсе не мрачной пугающей личностью, а вполне обыкновенным н давно знакомым мужчиной.
Жаппасбай жадно и сосредоточенно рвал зубами холодную баранину, а потом, что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу.
— Эй, совсем из головы вылетело! Я ведь гостинец принес твоему пацану.
Он сунул руку в карман штанов и вытащил горсть слипшихся, в волосках и соринках, конфет-подушечек. Жанель завернула конфеты в тряпочку и отложила в сторону. Мурат уже и не помнил, как выглядят настоящие конфеты.
— Все, что будет нужно, говори, не стесняйся, — благодушно сказал Жаппасбай и игриво потрепал ее по спине.
Жанель почему-то не уклонилась, не сбросила эту тяжелую руку. Она не понимала, что с ней происходит. Мерцающий неверный свет лампы, мужчина, развалившийся рядом на подушках, его тяжелая рука… Какое-то странное чувство охватывало ее, и вдруг она поняла, что это было почти уже забытое чувство близости мужчины, и когда она осознала, что это за чувство, оно поднялось над ней мутной волной и захлестнуло с ног до головы.
Жаппасбай, улыбаясь, смотрел на нее так, словно она была уже без платья. Его рука со стаканом водки вновь приближалась к ее лицу.
— Не буду! — дико закричала Жанель. — Не буду пить!
Жаппасбай изумленно взглянул на нее и мгновенно, каким-то автоматическим движением, опрокинул стакан в свою глотку.
— Эй, Жанель, что с тобой случилось? — спросил, запихивая в рот мясо. — Забыла чаю подлить…
— Извините, — прошептала Жанель и трясущимися руками подлила чаю.
Жаппасбай снова посмотрел бутылку на свет. Водки оставалось совсем мало, и он сокрушенно поцокал.
— Другие сейчас за эту драгоценную влагу готовы не знаю на что, но я не из таких. Люблю угостить, я мужик не прижимистый.
Отрыгивая, он лежал на почетном месте, па мягких подушках, как сытый кот.
— Так что, Жанель, если в чем у тебя нехватка, сигнализируй мне, не стесняйся, — говорил он. — Все эти кладовщики и продавцы у меня вот здесь, — он показал массивный кулак. — Да что там продавцы — все самые большие районные шишки передо мной на задних лапках ходят.
— Да что вы говорите? Как же это так? — удивилась Жанель.
— Ха! Ты что, Жаппасбая не знаешь, что ли, — он высокомерно поднял голову. — У меня хоть должность и не ахти какая высокая, а заслуги перед государством нема-а-алые! Да-да! Кто в недавние годы, не жалея сил, громил врагов? Жаппасбай! Вот тогда и оценили меня по достоинству.
— Каких же врагов? Вы ведь на фронте не были, — сказала Жанель.
— Дура! — свирепо выкрикнул он, но потом спохватился. — Ты, оказывается, политически недоразвитая. Придется, — он глухо хохотнул, — подзаняться с тобой. Не слыхала, что ли, про врагов народа? С ними мы и бились, их, гадов, выводили на чистую воду. Лично я подал восемьдесят сигналов. Каково? То-то же!
Жанель, толком не понимая, о чем он говорит, все же подковырнула:
— Ну, на фронте-то небось пострашнее будет.
— Совершенно политически неграмотная, — почему-то весело сказал Жаппасбай. — Да ведь если бы их тогда не убрали, они сейчас нас всех немцам бы предали. Понимаешь? — он вдруг погрозил Жанель пальцем. — А ты смотри — поосторожней высказывайся. Борьба с ними далеко не окончена. И сейчас еще кое-где затаились фашистские прихвостни. Вот в прошлом году выявлен был псевдоучитель Боранкул…
Жанель помрачнела. «Враг народа» для нее было понятием туманным, а старика Боранкула она знала хорошо — на шильдехане ее первенца он был крестным.
— Так что поменьше безответственной болтовни, — продолжал Жаппасбай, — а то мигом пошлем к черту на кулички.
Она испугалась, но он, тут же подобрев, снисходительно потрепал ее по спине.
— Не дрожи, дурочка. Жаппасбай своих людей в обиду не даст.
Она убрала дастархан, и он встал, сильно, до хруста в суставах, потянулся и коротко буркнул:
— Стели постель.
Жанель охватила паника.
— Постель? Как это постель?
— Да ты что, чокнутая? Не понимаешь, зачем к тебе мужик пришел?
