Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
происходит что-нибудь такое, что хоть немножко отличается от повседневной обыденности.
В начале года, где-то в конце января отец предложил старшему моему брату, восьмикласснику Михаилу зайти к нему на службу в определенное время, и я увязался за ним. Отец поворчал, но меня не выгнал.
В Москве скончался маршал Чойбалсан, герой Монголии и тело его везли на родину. В это время поезд с траурным вагоном следовал через нашу станцию. Нигде это не афишировалось, но те, кому положено, это знали. Сопровождал этот вагон наш маршал, Буденный и отец рассчитывал, что вдруг маршал выйдет из вагона и Михаил его увидит. Действительно, нам повезло, в назначенное время прибыл этот состав, стоял не менее получаса и вагон с телом усопшего стал немного наискосок окон отцовского кабинета. Минут через пять из вагона вышел Буденный и кое-кто из его свиты. Выглядел Семен Михайлович бодро, щеголеватые хромовые сапожки, папаха, светло-голубая, кажется, шинель и знаменитые, действительно большие усы. На ту пору ему было около 70 лет. Он немного походил, поглядел по сторонам, пристукивая сапожками, мороз был приличный и вскоре забрался в теплый вагон.
В этом году я пошел в школу, в первый класс. Для семьи это было крупным событием. Букварь я прочитал еще за год до этого. Отец надел на меня новенькую полевую сумку, подтянул, насколько возможно ремень и немного она не доставала до полу. Привели меня на школьный двор, там я впервые увидел столько мальчишек и девчонок и немножко дичился их. Нас разделили на группы, а потом поставили по двое. Старенькая учительница с карандашом и блокнотом обходила всех, спрашивала и записывала имя и фамилию. Когда она подошла ко мне, я уже был возмущен тем, что она у каждого спрашивала одно и то же и ответил грубо: — «Потеяла спрашивать»!
Слово «потеяла» теперь требует пояснения, нет его в словаре Ожегова, означает оно «за ладила одно и то же». Сейчас оно мало кому известно, тогда же было в обиходе, все его знали, взрослые, стоявшие рядом, так и согнулись от смеха, а я стоял и недоумевал, с чего это они так веселятся.
На одном из уроков, учились еще первый месяц, я вытащил из сумки ломоть хлеба и начал жевать. Учительница замолчала, повернулась ко мне и стояла, пока я перед ее глазами жевнул раз-другой, спрятал хлеб в сумку и зажался, краснея ушами. Учительница тут же продолжила урок, никто ничего мне не сказал.
Тогда по всем школам был распространен такой прием. Писание чернилами требовало большого внимания и осторожности, и у многих в тетради, учебниках, на руках, одежде и даже на лице красовались свежепосаженные кляксы, есть много людей, которые не знают такого слова. Тогда же оно слышалось очень часто, и особенно в первом классе. Мы начинали рисовать в тетради палочки, кружочки, детали букв простым, хорошо очиненным карандашом, а по прошествии какого-то времени, учительница разрешала некоторым, особенно девочкам, у которых аккуратности было побольше, писать в тетради ручкой. Через месяц в классе из тридцати человек писали карандашом лишь человек пять мальчишек, и я в их числе, причем относился к этому довольно равнодушно. Остальные же «карандашники» все время приставали к учительнице с просьбой поскорее разрешить им писать ручкой и прикрывали ладошкой чернильные пятна на рукаве. Впрочем, впоследствии кляксы порой случались даже у самых аккуратных.
Несмотря на мои дошкольные успехи, первую четверть я окончил неважно, двойки даже были. Вторую четверть и весь год даже четверок было мало. Все домашние задания я успевал выполнить на переменах и много остававшегося времени посвящал чтению.
Состоялись Олимпийские игры, где впервые участвовали советские спортсмены, дебют их оказался успешен. Я мало чего понимал в этом, а брат и его дружки смаковали каждую мелочь. Настоящими героями оказались наши гимнасты, один из них, Виктор Чукарин, был в плену в фашистском концлагере, как же он стал известен. А Альберт Азарян, исполнивший на кольцах знаменитый «азаряновский крест», его и сейчас могут сделать очень немногие. Наши оказались наравне с постоянными до этого победителями американцами.
Раз учительница принесла в класс большую коробку, вернее даже, папку с завязками, была она размером сантиметров сто на семьдесят, плакаты бывают такие большие. Но там были не плакаты, а изображения архитектурных шедевров мира, листов двадцать из тонкого картона. Были там изображены собор в Стамбуле, Кельнский собор, наш Исаакиевский, Колизей, Парфенон, что-то еще. Но вот учительница прикнопила на доску изображение Эйфелевой башни. Разумеется, она объясняла, что, когда и с какой целью все это было построено, а увидел я эту башню, и показалась она мне нелепой и безобразной. Такое было мое первое впечатление об этом чуде архитектуры.
На уроках много говорилось о великом и грандиозном плане преобразования природы, его еще называли сталинским. Больше в этом плане говорилось об Украине, там, дескать, жаркие ветры-суховеи, много оврагов, надо строить каналы, лесозащитные полосы. Все остальные регионы страны так же не оставляли без внимания. Спрашивали даже у нас, где какой есть заброшенный пустырь или болотина. — «Каждый клочок земли в нашей великой Советской стране, — вещала учительница, — должен приносить пользу. Вот в районе составят карту, укажут там и наши окрестности и вы, кто что знает, можете оставить свой след». Уже на следующий год про карту эту никто не вспоминал, а еще чуть позже и план этот, как говорится, был спущен на тормозах.
Еще с придыханием говорили о какой-то великолепной пшенице, которую создал наш великий агроном и естествоиспытатель Трофим Денисович Лысенко. Пшеница эта будто бы на одном стебле имела не один колос, а несколько. Называли пшеницу трех-колоску, семи-колоску, доходило до десяти. Как видно, получился все тот же пшик.
Интересен был учебник, по которому мы занимались, букварь. Я прочитал его еще год назад. Это была книга большого формата, в два раза больше обычного, примерно, как раскрытый другой учебник. На обложке там была изображена девочка, которая глядела в этот же букварь, а на том букваре опять видно было эту же девочку, которая глядела в букварь поменьше, и так четыре раза, а при пятом, последнем уменьшении, вместо рисунка был совсем маленький заштрихованный квадратик. Раскроешь этот букварь — на первой левой странице портрет Ленина, а на правой — портрет здравствующего тогда отца народов. Букварь этот использовался года два или три, интересно, сколько же разных букварей изучали наши школьники, я думаю, не один десяток. Но такой букварь, по которому учился я и мои одноклассники, почему-то нельзя найти в Интернете.
В один весенний день, уже было сухо и тепло,
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
