предводителя, отсчитывавшего «Айн, цвай, драй!..», болтался на поясе пистолет. «Не так уж и страшны», — снова подумал Рихард. На стенах густо налеплены объявления и приказы — все под эмблемой орла и свастики. Рихард мельком пробежал их. «Я, Гитлер, назначаю начальником специального внешнеполитического отдела национал–социалистской партии Альфреда Розенберга». «Я, Гитлер, распускаю: рабочий союз физкультурников, рабочий союз туристов, рабочий союз хорового пения, рабочий шахматный союз, союз жертв империалистической войны и труда, союз друзей СССР. Все имущество этих марксистских организаций конфискуется». «Я, Гитлер…» Вот как использует рейхсканцлер свои чрезвычайные полномочия!
Да, как он и рассчитывал, на мартовских выборах он одержал полную победу: террором и подлогами набрал семнадцать миллионов голосов. Правда, и компартия собрала почти пять миллионов. Но потом гитлеровцы арестовали депутатов–коммунистов, а их мандаты аннулировали, и 24 марта рейхстаг принял закон о наделении Адольфа Гитлера чрезвычайными полномочиями… С тех пор, за эти два месяца, он разгромил и ползавшую перед ним на коленях СДПГ и «желавшие сотрудничать» реформистские профсоюзы. А теперь, значит, взялся и за остальные массовые организации трудящихся…
Рихард остановился у кинотеатра «Уфа–Палас». Над входом развевались все те же огромные фашистские флаги, но рекламы обещали легкий, адюльтерный фильм «Маленькая обманщица». Утренние сеансы уже начались. Толстые мамаши вели в кинотеатр своих отпрысков, у кассы толпились улизнувшие с работы мелкие служащие. В холле почему–то оказалось много все тех же коричневорубашечников–штурмовиков.
Публика заполнила огромный зал фешенебельного «Паласа» почти до отказа. Свет погас. На экране замелькали кадры «Фильм–Вохе» — кинохроники национал–социалистов: открытие рейхстага, «день национального труда», марширующие колонны гитлеровцев. Выступает Гинденбург. Выступает Геббельс. Выступает Гитлер. В ответ раздаются крики: «Хайль! Хайль!»
Рихард оглянулся по сторонам. Оказывается, кричали не только с экрана. Стоило человеку с короткими усами и спадающей на лоб прядью появиться на полотне, как из рядов несся рев:
— Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!
Но вот начался фильм. Как Рихард и ожидал, пошловатый, бездумный, с милыми песенками — обычный старый немецкий фильм. Вдруг в рядах затопали ногами, засвистели. Фильм оборвался на половине кадра. Вспыхнул свет. Рихард увидел, что в проходы высыпали штурмовики.
— Очередная облава, — сказал сосед по креслу и привычно полез за документом в карман. — Коммунистов ищут, наверное…
На сцене перед экраном появился человек в коричневой форме.
— Сеанс прекращается! — объявил он. — Этот фильм безнравствен! Не расходитесь! Сейчас вы увидите замечательную новую картину — «Черные рубашки», фильм об истории фашизма.
Он сбежал со сцены, а на его место поднялся целый оркестр. Но эти парни были одеты не в коричневые, а в черные мундиры с нашивками «череп и кости» на рукавах. «Шутцштаффельн, нацистская гвардия, — догадался Рихард. — Оказывается, они не только убивают, но и играют».
Над оркестром, подобно хоругвям, колыхались черные бархатные штандарты со свастикой. Ударил барабан, запели фанфары. Оркестр грянул песню о Хорсте Весселе. Зал подхватил. Толстые немки поднимали вверх своих детей.
«Что это? Что с тобой, Германия!» Рихард чувствовал, что его начинает мутить. Он хотел было выйти из зала. Но в проходах стояли штурмовики. Могут задержать. Он остался.
Наконец опять пустили фильм — сентиментальная история о крестьянской семье, которую фашисты вытаскивают из нищеты и помогают ей избежать козней коммунистов. В последних кадрах снова маршировали колонны нацистов, и зал содрогался от восторгов.
Рихард вышел на улицу. Болела голова. «Что стало с Германией?» Он понимал: конечно, это не те немцы, среди которых он столько лет работал. Это те самые, на кого делал ставку Гитлер, когда рвался к власти… А вдруг и те, его немцы, поддались нацистскому дурману? Он должен обязательно и немедленно получить ответ на этот вопрос. Это для него жизненно важно!
И уже пройдя Унтер–ден–Линден, миновав Дворцовую площадь и мост через канал Берлин–Шпандау, он понял, что ноги сами ведут его в Веддинг, район рабочих — машиностроителей, металлургов, электриков. Тех, на кого во все самые тяжкие времена делали ставку они, коммунисты. И, поняв это, он не повернул назад. Он обязан знать!
Он шел, не убыстряя шаг, по отражениям в витринах проверяя, не прицепился ли за ним «хвост».
В этот час город трудился. Прохожих было мало, и за ним никто не наблюдал.
Слева осталась мрачная тюрьма Моабит. Сколько сейчас там, в ее стенах, его товарищей–коммунистов? Может быть, там и Эрнст? Крепись! Мы продолжаем наше дело! Мы не отступим! Ты говорил: «Да, мы кое–чему научились и ничего не забудем». Не забудем, Эрнст!..
Аристократические улицы остались позади. Потянулись угрюмые и мрачные рабочие кварталы. Дома здесь были серые и однообразные, как казармы. Деревья — чахлые и почти безлистые. И люди, попадавшиеся навстречу, особенно дети, были изможденными, бледными и оборванными. Вот где в полную меру давали себя знать затянувшийся кризис, безработица, голод… Неужели и здесь могли поверить в Гитлера?
Веддинг. Цитадель берлинского рабочего класса. За ним идут другие рабочие районы…
Рихард уже пересек Неттельбекплатц и приближался к Панкштрассе, когда до слуха его донесся нарастающий гул машин и возбужденные голоса. Еще мгновение — и на площадь выскочили грузовые автомобили с обитыми железом кузовами. Из них высыпали штурмовики. Часть их цепью растянулась вдоль площади, другие бросились к серым безмолвным домам. Рихард оказался вне оцепления. Он не уходил. Он хотел увидеть, что будет дальше. Он даже подошел поближе к человеку, командовавшему операцией. Этот человек был пожилой в штатском.
— Шнелль! Шнелль! — кричал он, поторапливая штурмовиков. — Не дать им уйти, мерзавцам!
В глубине домов послышались крики, звон стекла. Щелкнули выстрелы. И вот уже Рихард увидел, как штурмовики волокут кого–то, на ходу пиная его ногами. Потом второго, третьего.
— Не ушли! — довольно улыбнулся мужчина в штатском. — От нас не уйдешь!
Штурмовики и арестованные приближались к машинам. И вдруг в первом человеке, не желая в то поверить, Рихард узнал давнишнего друга, коммуниста. «Карл!» Он до крови закусил губы, чтобы удержать крик.
Двое штурмовиков волокли Карла, заломив ему руки за спину, а третий бил резиновой палкой по его окровавленной голове.
Когда они поравнялись с мужчиной в штатском, Карл вскинул голову и полоснул ненавидящим взглядом по его лицу. Вдруг его глаза задержались на лице Рихарда. Что–то дрогнуло в глазах Карла, судорога свела его губы. Но он совладал с собой, и теперь столько было презрения, ненависти и боли в его взгляде, что Рихард отвернулся. «Вот он, крест разведчика. Не риск, не смертельная опасность… Ты должен стать врагом для друзей по духу, по
