выступает как свирепая старуха-людоедка.
В лесной избушке жил молодой охотник с женой. Осенью ушел муж лесовать, а молодая жена осталась дома одна. Ближе к ночи вышла из лесу Вувер Кува и стала ломиться в избу, но женщина успела накрепко запереть двери и окна. Тогда взяла Вувер Кува мялку, которой мнут лен, стала по ней постукивать и петь, уговаривая женщину выглянуть в окошко, послушать, как шумит лес, посмотреть, как резвятся белки и куницы и (что указывает на древность сказки) как скачет среди деревьев лесная овда.
Женщина попросила Вувер Куву подождать, пока она управится по хозяйству, а сама вылезла через печную трубу наружу и побежала через лес к родительскому дому. Вувер Кува поняла, что ее обманули, и пустилась в погоню.
Это великолепный образец «страшной» сказки, с умелым нагнетанием атмосферы и редко встречающимся в народных сказках эмоциональным изображением пейзажа. В подстрочном переводе записи от рассказчика описание ночного леса звучит так:
Женщина смотрит вокруг. Большой мрачный лес шумит от ветра. Между черными облаками, как серп, молодой месяц бежит в свою избушку. Склонившись по ветру, лес кивает вслед месяцу. Вувер Кува идет через темный лес. Птицы шевелятся во сне, кричат «чик-чик». Женщине некуда спрятаться от Вувер Кувы.
Сказка была записана в 1938 году со слов председателя колхоза «Трактор» С. Д. Акмазикова, несомненно обладавшего литературным чутьем и незаурядным талантом рассказчика[9].
О древности сказки также свидетельствует то, что в ней прослеживаются мотивы времен родового строя: человек может противостоять злым силам, только находясь в своем роду, под покровительством всех своих предков. Поэтому героиня пытается укрыться от Вувер Кувы в родительском доме. Однако родительский дом ее не принимает.
Стала женщина стучать в запертую дверь, кричать, что гонится за ней Вувер Кува, но ни отец, ни мать не поверили, что под дверью стоит их дочь, которая, как они были уверены, находится у себя дома. Велели ей уходить и не мешать им спать.
Забралась несчастная женщина в овечий хлев, спряталась между овцами. Но Вувер Кува легко нашла ее — и съела.
Утром пришли отец и мать задать овцам корму и увидели на полу хлева белые косточки и тонкие жилки. Мать говорит: «Вот беда! Верно, волк задрал ночью овечку». Отец подобрал тонкие жилки, сделал новые струны для кюсле[10]. Запели кюсле человеческим голосом: «Ой, отец, отец! Не играй — не надрывай моего сердца». Испугался старик — и бросил кюсле в огонь. Вспыхнуло дерево сухой ели, загорелись тонкие струны. И вышла из огня молодая женщина — целая и невредимая.
Гусли («Кюсле»), 1950 г.
Национальный музей Республики Марий Эл имени Тимофея Евсеева
К мифологическим мотивам сказки относится и мотив магической силы музыки, способной воздействовать и на людей, и на потусторонние силы, и на диких зверей.
Н. В. Морохин (р. 1961) в книге «Боги Лесного Заволжья»[11] приводит рассказ крупнейшего исследователя марийского фольклора В. А. Акцорина о случае, который произошел с ним зимой 1945 года, когда он, будучи подростком, возвращался домой из соседней деревни: «Ты представляешь, как это было: это война, ночь, зима, а я парень лет пятнадцати. У меня гармонь была. И я чувствую — сзади меня идут волки. А я посреди поля. И уже никуда не побежишь. Я остановился. Волки ко мне подошли. Встали вот так. И я думаю — всё… Ну всё, так всё! Снял с плеча гармонь, и, думаю, буду играть. И заиграл вот такую марийскую, грустную… И гляжу, они стоят и не нападают на меня — вот что. Я другую начал играть, вот эту… Чудо! Они постояли и ушли».
Удивительно, насколько мифологичен этот вполне реальный случай, произошедший в совсем недалекое от нас время.
Козьмин А. В. Панно «Марийская скрипка», вторая половина XX в.
Национальный музей Республики Марий Эл имени Тимофея Евсеева
СВЯЩЕННЫЕ РАСТЕНИЯ И ЖИВОТНЫЕ
Один из исследователей марийской религии, уже упоминавшийся С. А. Нурминский, живший в XIX веке, когда марийцев официально называли черемисами, писал: «Лес — волшебный мир черемисина… около лесу вертится все его мировоззрение… Лес, по воззрениям черемис, населен волшебными существами: в нем расхаживают боги, там же живут злые демоны. Поэтому богослужение, религиозные торжества и жертвоприношения совершаются в лесу»[12].
Священные рощи, в которых происходили моления, играли огромную роль в жизни марийцев. Священными почитались рощи, располагавшиеся посреди открытого пространства — на холме или в окружении лугов, — и отдельные, одиноко стоящие деревья разных пород.
Дуб почитался как дерево, посвященное Кугу Юмо. Он символизировал силу, власть и мужское начало. Иногда именно дуб представлялся в качестве Мирового древа, вокруг которого вращаются солнце и луна.
Муравьева Т. В. «Мировое древо»
Иллюстрация Татьяны Муравьевой
Особым почитанием у марийцев пользовалась береза, обычно священные рощи были именно березовыми. Белая береза воспринималась как олицетворение красоты и света. Белый цвет издревле преобладал в марийском народном костюме, и многие этнографы отмечают, что, несмотря на все изменения в жизни и быте, белый и поныне любимый цвет марийцев.
Береза считалась воплощением женского начала и любимым деревом богини Шочын Авы. Иногда живой березе придавали черты божества. Для этого в определенные места ствола молодого деревца вбивали клинья, вокруг них образовывались наросты, и через несколько десятилетий береза приобретала очертания женской фигуры. Такая береза олицетворяла саму богиню, женщины обращались к ней с молитвой о рождении детей.
Березу просили также о здоровье, о семейном благополучии. Невеста в день свадьбы приносила в жертву березе вышитый шарпан[13].
Ель часто упоминают в качестве Мирового древа, растущего на вершине Мировой горы. «Ель» по-марийски — «кож». И примечательно, что лесные божества носят имена Кожла Юмо и Кожла Ава, то есть божества именно елового леса (лес вообще, по-марийски, «чодра»).
Наравне с елью могла считаться Мировым древом и сосна. Не случайно именно по сосне поднимается в верхний мир Сереброзубая Пампалче.
Головное полотенце «шарпан», 1930-е гг.
Национальный музей Республики Марий Эл имени Тимофея Евсеева
Почитание липы было связано прежде всего с ее способностью исцелять разные недуги. Липе приносили в дар блины и пироги, развешивали на ее ветвях вышитые платки и полотенца. С больного человека снимали рубаху или пояс и оставляли под липой. Считалось, что вместе с одеждой снимется и болезнь.
Подвеска к поясу женского марийского костюма, кон. XIX — нач. XX вв.
Национальный
