– Где мои девочки? – закричал он. – Почему они не с мамой?
Миссис Эмори проглотила комок в горле, а потом открыла двери. Еще не войдя в дом, он прочитал ужас на лицах докторов. Миссис Эмори шепнула ему несколько слов. Мама поднялась с кресла, подошла к двери и тяжело прислонилась к косяку.
– Лонни. Дорогой мой, – сказала она.
Папа упал на колени, и фазаны отлетели в траву. Он кричал так, что темнеющие небеса, казалось, расколются пополам:
– Отец Небесный, возьми меня! В своей великой милости, Отец Всемогущий, возьми меня, возьми меня, забери, забери меня вместе с ними!
Глава четвертая
Журналисты начали звонить еще до похорон. Нам приходилось догадываться, когда звонят родственники, а когда на нас начинает охотиться пресса. Журналисты умели притворяться. Они не являлись к нам во двор с опознавательными знаками телеканалов. Грузовики со спутниковыми антеннами останавливались на дороге, прятались между деревьями. Там же до этого скрывался Скотт Эрли. Журналисты снимали ехавших по дороге людей, даже туристов, которые отправлялись в горы.
Поскольку дом был наводнен людьми, в том числе моими тетушками, которые пытались удержать мою маму в кровати, а папу уже дважды вызывали в полицию, отвечать на звонки приходилось мне.
– Вы Крессида Свон? – услышала я женский голос, мягкий и тихий, как у учительницы воскресной школы.
– Вероника, – поправила я ее.
– Вероника. Вероника, ты сестра девочек?
– Да, – ответила я.
– Я не знаю, с чего начать, но я лишь делаю свою работу, – проговорила женщина. – Я из «Аризона репаблик». Мы хотим написать о погибших девочках. Я бы ни за что не стала беспокоить вас в такой момент, но это несправедливо, что все только и делают, что говорят о подозреваемом.
– Он не подозреваемый, – возразила я. – Этот человек убил моих сестер.
– Он считается невиновным, пока его вина не будет доказана, – сказала она, и я услышала, как тихо щелкает клавиатура на другом конце провода. – Ты что-нибудь помнишь о нем?
– Я думала, что вы позвонили из-за моих сестер, – произнесла и.
– Не хотела бы ты поделиться воспоминаниями о том дне? – спросила она.
– Нет, я не хочу о нем вспоминать.
– Какие они были?
– Мои сестры?
– Да, кто-то ведь должен сказать слово о них. Жертвы всегда остаются беззащитными, даже после смерти. В ее словах был смысл.
– Ребекка училась в первом классе. Она хорошо читала. Умела плавать и бегать, почти как я. Играя с маленьким ребенком, обычно приходится притворяться, будто ты проигрываешь, но с ней этого не требовалось. С ней надо было здорово посоревноваться, чтобы одержать победу. Она хотела играть в баскетбол, как я. Рут была обычной девочкой. Ей нравилось играть в куклы. Она кормила их печеньем, угощала лимонадом, украшала цветами. Она все время играла. В принцессу. Меня она назначала своей горничной. В Персефону и Деметру. Я должна была оплакивать ее, после того... – До меня вдруг дошло, что я говорю. – После того, как ее забрали в подземное царство Аида. Я должна была горевать, что пришла зима и все уснуло.
– Откуда она знала о Персефоне и Деметре? Я прошу прощения, а кто такая Персефона?
– Богиня весны из греческого мифа. Я читала о ней сестрам. Когда я оставалась с ними, мы разыгрывали истории. Мы верим, что после смерти люди становятся настоящими богами.
– Кажется, ты проводила с ними много времени. Твои родители часто оставляли тебя с сестрами?
– Нет, – испуганно ответила я, хотя и сама не смогла бы объяснить причину своего страха. – Только раз или два в неделю. Когда мама отвозила вазы в галерею.
– Мне кажется, что между вами были только любовь и взаимопонимание. Они совсем не действовали тебе на нервы?
– Бывало по-разному. Но, конечно, я очень их любила. Они были моими единственными сестрами. Они очень отличались, но были... такими классными.
– Ты ненавидишь мужчину, который сделал это? Он убил их мечом?
– Нет, серпом моего отца.
– Это самое ужасное, что тебе доводилось видеть? Что-то в ее голосе изменилось. Исчезла мягкая манера, она как будто торопилась, понимая, что ее время вот-вот закончится, а ей требовалось выполнить неприятную работу.
– Ничего страшнее представить себе невозможно.
– Ты ненавидишь его?
– Я его даже не знаю.
– Но сделать такое с маленькими детьми...
– Он плакал и кричал так, словно не помнил себя. Я думаю, он не в своем уме. Ведь он даже не знал Беки и Рути. Они попались ему на пути. На их месте мог оказаться любой другой. Я, например. Я не знаю, что сказать. Он совершил страшное преступление.
– Ты бы хотела, чтобы они остались живы ценой твоей жизни?
– Нет, – честно ответила я. – Я не знаю.
– Ты боролась бы за их спасение?
– Я бы пошла на все. Если бы потребовалось, я бы застрелила его. Я умею пользоваться оружием.
В этот момент мимо проходила тетушка Джил с подносом, на котором стояли накрытые салфеткой тарелки. – С кем ты разговариваешь, Ронни? – спросила она. – С леди из газеты, – ответила я. Тетушка Джил поставила поднос и взяла у меня трубку. – Зачем вы это делаете? – произнесла она. – Ей всего тринадцать лет. И ей пришлось пройти через то, чего вам лучше не знать. Она замолчала, очевидно, прислушиваясь к ответу женщины, а потом сказала:
– Нет, вы не поймете. Я верю, что вы искренни, но вам не придется сегодня вечером переступить порог своего дома с этим грузом боли и жить с ним дальше. А ей придется. И нам всем. Я верю, что вы хороший человек. Это просто ваша работа. Но вы не имеете никакого права звонить в наш дом и просить поделиться своими чувствами. Это слишком личное. Мы еще не осознаем полностью, чем обернется для нас такая потеря и почему этот молодой человек пошел на столь страшное злодейство.
Она положила трубку, но телефон зазвонил снова.
– Ронни, не поднимай трубку. Иди лучше к маме.
Я послушалась, хотя ужасно разнервничалась. Так происходило каждый раз, когда звонил телефон. Он звонил целый день, пока дядюшка Брайс не отключил его.
Я заснула, но проснулась от своих первых кошмаров, однако не стала никого беспокоить. Соседи приютили наших родственников, а остальные устроились на полу в библиотеке, в спальных мешках. Я не могла заснуть и просто лежала, укутавшись в одеяло. У меня стучали зубы, я вся дрожала, хотя в доме было тепло. Я мечтала о том, чтобы поскорее наступило утро и можно было спуститься к маме. Когда до меня донесся звон посуды и я услышала, что взрослые начали обычную суету, я встала.
