9
Оксфорд
День шестой
После двух дней напряженных занятий Бен понял, что нужно взять паузу и немного расслабиться. В окно уже заглядывало солнце, и его потянуло из дому. В Ирландии он взял за привычку каждый день пробегать десять миль.
Бен надел шорты и футболку, вышел на улицу и, миновав заполненный покупателями Корнмаркет, направился к своему старому колледжу, Крайст-Черч. Пройдя главные ворота, оказался перед большим прямоугольным двором и, остановившись на секунду, глубоко вздохнул.
Со всех четырех сторон его окружали сложенные из песчаника величественные здания, позолоченные косыми лучами солнца. Снова нахлынули давние воспоминания. В центре двора, в окружении аккуратных лужаек и вознесшись над каменным фонтаном, стояла знакомая статуя крылатого посланца богов, Меркурия. Бен прошел мимо, взбежал по ступенькам на другой стороне двора и направился к арочному входу, за которым скрывался самый маленький в Англии собор, служивший также университетской церковью. Вообще-то он не собирался заходить, но что-то потянуло его к приоткрытой двери.
Шла утренняя служба. Священника за кафедрой Бен не узнал, хотя и не сомневался, что рано или поздно познакомится с ним в процессе занятий. Мягким и торжественным голосом он читал из святого Матфея, и слова отражались эхом от каменных колонн тринадцатого века и улетали к узорчатому потолку. Прихожан было немного, и все они, собравшись впереди, внимательно слушали проповедь.
Осторожно ступая по мозаичному полу, Бен прошел к ближайшей от входа скамье, чтобы понаблюдать и послушать издалека. Он попытался представить себя за кафедрой — с пасторским воротником на шее, серьезным и искренним выражением лица, проникновенно читающим проповедь. Именно такое будущее он назначил для себя, именно к такой роли готовился, и нечто подобное всегда, пусть и нерегулярно, было частью его жизни.
Сейчас что-то не срабатывало. Да, он хотел этого, даже видел себя во сне на этом месте, но по силам ли ему воплотить мечты в реальность?
Бен посидел еще несколько минут, склонив голову, впитывая тепло льющихся через мозаичное стекло солнечных лучей, проникаясь торжественно-благостной атмосферой. Потом тихонько поднялся и бесшумно выскользнул за дверь, в теплый и светлый мир.
Повернув влево, Бен направился к зеленой поляне за Крайст-Черч и с полчаса бегал по бечевнику вдоль реки, пока не почувствовал жжение в икроножных мышцах. Довольный тем, что не позволяет себе растренироваться, он повернул к колледжу.
Погрузившись в глубокие раздумья и никого не замечая, Бен шел через двор, когда за спиной у него прозвучал знакомый голос.
— Так и думал, что наткнусь на тебя здесь.
Бен обернулся и увидел высокого седоволосого мужчину, в котором узнал профессора Тома Брэдбери. Последний раз они виделись шесть недель назад, когда его вызывали на заседание приемной комиссии факультета.
— Здравствуйте, профессор. Как вы?
Брэдбери улыбнулся.
— Зови меня просто Том. Думаю, мы знакомы достаточно давно, чтобы обходиться без церемоний.
Том Брэдбери и отец Бена, Алистер Хоуп, дружили в те далекие времена, когда учились в Кембридже. Кому-то дружба между убежденным теологом и студентом-правоведом казалась странной, но она выдержала испытание временем и оборвалась лишь со смертью отца Бена. Тогда же Бен забросил занятия, ушел из колледжа и вступил в армию. И хотя воспоминания о том времени сохранились не самые лучшие, он не позабыл Тома Брэдбери, хотя никакой связи с ним во все последующие годы не поддерживал. В школьную пору Бен воспринимал его скорее как дядю — внимательного, спокойного, всегда готового выслушать и поддержать. Профессор неизменно приносил с собой теплый аромат впитавшегося в одежду трубочного табака. Его семинары были самыми живыми и интересными. Он специализировался на Ветхом Завете, писании столь древнем, туманном и трудном для понимания, что оживить его удавалось немногим. Одним из этих немногих был и профессор Брэдбери, пользовавшийся у студентов заслуженной популярностью и любовью.
— Хотел поговорить с тобой, — сказал профессор. — Завтра в полдень свободен? Приглашаю на ланч.
— Вообще-то я назначил свидание Декарту, — улыбнулся Бен. — Но ради ланча его можно и перенести.
— Мудрое решение. Должен сказать, этот философ не из моих любимцев. Придешь к нам?
— Вы по-прежнему в Саммертауне?
Брэдбери кивнул. Они договорились о времени, и профессор, выжав из себя улыбку, продолжил путь.
Бен проводил его взглядом. Обычно энергичный, подвижный, бодрый, несмотря на то что ему исполнилось шестьдесят три, с лукавым огоньком в глазах, сегодня Брэдбери выглядел другим. Старым, уставшим, подавленным. Как будто с ним что-то случилось. Болен? Но больные люди не приглашают к себе на ланч. Нет, здесь определенно что-то не так.
10
Греция
Нож был складной, многофункциональный, производства известной фирмы «Бак», и блондину нравилось его точить. Сидя на балконе под жарким солнцем, потягивая узо и приглядывая за пленницей, он часами правил лезвие смоченным маслом точильным камнем. В результате банкнота, оставленная на ночь лежать на раскрытом лезвии, к утру оказывалась разрезанной на половинки под давлением только лишь собственного веса.
Подходя к кровати, блондин вынул нож из кармана и одной рукой выбросил лезвие. Глаза у Зои округлились, из-под ленты вырвался сдавленный крик. Пленница лежала на матрасе с привязанными к кровати руками, и по тому, как сжимаются и напрягаются пальцы, было видно, что она отчаянно пытается вырваться.
Блондин сел на край кровати, наклонился и поднес лезвие к лицу. От нее разило страхом.
— Острый? — Он осторожно провел лезвием по подушечке больного пальца, рассекая первый, верхний слой кожи. — Ты даже не представляешь, насколько острый. Хотя, может быть, скоро узнаешь.
Он повернул лезвие плашмя и прижал к ее щеке. Пленница охнула и сжалась. На горле затрепетала нервно жилка.
— Слушай внимательно. Сейчас я сниму ленту, и ты больше не будешь кричать. Ты будешь говорить. Отвечать на мои вопросы. Ты расскажешь мне все. А если не расскажешь, я вырежу тебе глаза. Вот так…
Стоявшая у дальней стены комнаты темноволосая женщина наблюдала за происходящим с непроницаемым лицом. В какой-то момент она собралась было вмешаться, однако сдержалась и снова сложила руки на груди.
Блондин сорвал ленту. Зои с усилием сглотнула и попыталась перевести дыхание, но вскрикнула, когда он, играючи, провел лезвием по виску, потом прочертил линию под глазами.
— Я не помню, — выдохнула пленница.
— Помнишь, помнишь. Не лги нам.
— Клянусь, я ничего не помню.
— Все, что надо, это чуть-чуть надавить. Самую малость, вот так, и твой милый голубой глазик просто вытечет. Ты когда-нибудь видела лопнувшее глазное яблоко? Похоже на сырое яйцо.
