— В данном случае значение имеет не только физическая сила, мистер Леджер. Каждый из них пережил момент истины, какой переживаете сейчас вы, и отреагировал… — он помолчал, закусив губу, — неадекватно.
— Каким образом?
— Таким, который обозначал их непригодность, — он помахал рукой, отметая эту тему.
— Почему я здесь?
— Ага, верный вопрос. Вы здесь, мистер Леджер, потому, что мы набираем пополнение в нашу команду ОВН. Мы новое агентство. У нас обширные фонды и, что особенно замечательно, неограниченные полномочия. Наше поисковое подразделение работает без устали, чтобы отслеживать и сообщать о формированиях, подобных тому, какое ваш отряд брал в Балтиморе. Мы ведем наблюдение за тем местом, куда отправился первый грузовик, и питаем большие надежды на обнаружение второго.
— И вы хотите, чтобы я к вам записался?
Он снова продемонстрировал зубы. Подобие улыбки.
— Нет, мистер Леджер, я хочу, чтобы вы отправились в Академию ФБР, как и было запланировано.
— Я не…
— Только теперь вам будет яснее, на каких аспектах подготовки следует сосредоточить основное внимание. Курсы по медицине и менеджменту будут особенно полезны. И вы, разумеется, сами поймете, что еще выбрать.
Мы немного посидели молча, его последнее замечание повисло в воздухе.
— А когда я закончу обучение?
Черч развел руками.
— Если угроза минует — по-настоящему минует, — вы, наверное, никогда больше обо мне не услышите. Если станете искать доказательства существования нашей организации, вы не найдете ничего стоящего, и я вам не советую даже пробовать. Вы, безусловно, никому не расскажете, что здесь произошло. Я не угрожаю, мистер Леджер, уверен, что могу доверять в этом деле вашему интеллекту и здравому смыслу.
— Но что, если есть и другие… бродяги?
— Тогда я, весьма вероятно, снова с вами свяжусь.
— Вы должны понимать, что одним случаем все не закончится. Слишком было бы просто.
— Я ценю ваше сегодняшнее участие, мистер Леджер.
С этими словами он поднялся и протянул мне руку. Я смотрел на его ладонь, затем на него, наверное, добрых десять секунд. Но ни его рука, ни взгляд не дрогнули. Я встал, и мы обменялись рукопожатием. Когда за Черчем закрылась дверь, пришел Ведроголовый с товарищами, они отвезли меня обратно к моей машине. Всю дорогу в салоне стояла гробовая тишина, хотя время от времени я ловил настороженные взгляды фэбээровцев.
Они уехали. Номер их автомобиля я на всякий случай запомнил. После чего сел в свой внедорожник и не двигался, должно быть, минут двадцать, уставившись через стекло на пляж и на счастливых людей, греющихся на солнышке. На меня накатила вторая волна нервной дрожи, и я крепко стиснул челюсти, чтобы не стучали зубы. Примерно так же я чувствовал себя после одиннадцатого сентября. Мир снова изменился. Тогда нам всем пришлось привыкать к слову «террор» — а сейчас оно стало для меня куда более страшным.
Что я стану делать, если Черч меня позовет?
Глава 7
Себастьян Голь.
Провинция Гильменд, Афганистан.
Шестью днями раньше
Его звали эль-Муджахид, и это имя означало «Воин, идущий путем Аллаха». Деревенская жизнь сделала его сильным, а приверженность Корану обозначила единственно верную дорогу. Любовь к Амире указала ему цель и, весьма вероятно, довела до безумия, хотя из оплаченных им досье на этого человека Себастьян Голь сделал вывод, что Воин немного свихнулся еще до того, как Амира окончательно лишила его мозгов.
При этой мысли Голь улыбнулся. Больше царств возвысилось и разрушилось, больше народов сражалось и погибло ради секса — или же его неопределенного обещания, — нежели ради политических идеологий или религиозной ненависти, когда-либо существовавших. И по мере того как Амира заходила все дальше, Голь все сильнее сочувствовал этому неотесанному эль-Муджахиду. Амира, способная выкрутить яйца любому, была женщиной поистине исторического масштаба, настоящей Гиневрой,[9]она могла вдохновлять великих героев на подвиги, поддерживать самые благие начинания, в то же время подталкивая рыцарей и победителей к безумным поступкам.
Голь налил себе стакан воды и опустился в кресло. Это было обшарпанное пластмассовое складное кресло, стоявшее у разъеденного ржавчиной карточного столика. Палатка провоняла верблюжьим навозом, бензином и порохом. Добавьте медный запах крови, и вы получите эссенцию фанатизма. Вот этим и дышал Голь уже двадцать пять лет, поменяв добрую сотню адресов. В конечном итоге для него все пахло деньгами. А деньги, знал он, являлись единственной силой во вселенной, более могущественной, чем секс.
Себастьян откинулся на спинку кресла и отхлебнул воды. Полог палатки был откинут, и он мог наблюдать за эль-Муджахидом, который стоял прямо перед входом, раздавая приказания своим людям. Его голос напоминал рычание. Даже те, кто был выше Воина и гораздо сильнее его физически, трепетали в его присутствии. Он затмевал всех своей мощью. Голь хмыкнул. По одному слову своего предводителя они готовы пойти куда угодно и исполнить любую мерзость, ради чего, собственно, их и нанимали, и она покажется им благим делом, свершенным по воле Всевышнего и во славу великого эль-Муджахида.
Голь подумал, что это имя, которое могло бы быть прозвищем, очень ему подходит. Как будто родители этого человека, полуграмотные жалкие крестьяне из какого-то богом забытого уголка Йемена, знали, что их единственному сыну суждено сделаться воином. Не просто солдатом Аллаха, но его генералом. Это было сильное имя. По мере того как мальчик становился мужчиной, он все больше понимал, что имя ко многому его обязывает. В отличие от большинства товарищей его не завербовала группа военных фундаменталистов — он сам их разыскал.
К своим тридцати годам эль-Муджахид значился в списке разыскиваемых преступников сорока стран, а в США даже вошел в первую десятку. Он поддерживал связи с «Аль-Каедой» и дюжиной других экстремистских группировок. Эль-Муджахид не знал усталости, был упертым, сообразительным — хотя и не особенно умным, — и когда он говорил, другие слушали. Его боялись, но так, как боятся управляемой ракеты.
«А вот Амира… — подумал Голь, — ах… Она совсем другая». Если Воина хотелось сравнить с ракетой, то Принцесса — именно так переводилось ее имя — держала руку на пульте управления. А рядом с ней неизменно находился он, Себастьян Голь. По его разумению, то был самый действенный, гармоничный и прибыльный союз с тех пор, как Ганнибал повстречал погонщика слона. А может, с еще более древних времен.
Кто-то рванул в сторону полог палатки, и внутрь ворвался Воин. Просто войти, как все, эль-Муджахид не мог, у него была поступь Фиделя Кастро, он рассекал пространство так, словно хотел наставить синяков молекулам воздуха. Он вечно напоминал Голю римского генерала Милеса Глориозуса, героя старого бродвейского мюзикла «Забавный случай, произошедший по дороге на форум». Глориозус появлялся на авансцене и ревел в зрительный зал: «Посторонитесь все… я шагаю широко». Временами Голь впивался ногтями в ладони, чтобы не засмеяться, когда эль-Муджахид входил в комнату.
