собирался остановить тебя до того, как ты вошла в каминный зал. Но ты, как всегда, оказалась проворнее меня... Алекто, я слушал ваш разговор, стоя за дверью. Не обижайся на отца, не думай, будто ему нет дела до того, что случилось на скалах. Просто у него сейчас столько забот, что он даже перестал спать по ночам. На Раденн из Лютеции приезжают очень важные особы – ведь скоро Тресковый карнавал – для их встречи необходимо подготовиться... Да и поднимать лишний шум, из-за которого может пострадать его репутация, сейчас ни к чему. Давай подождём, когда гости разъедутся, - тогда и за поиски убийцы возьмёмся. Если, конечно, то, что ты видела, было убийством, а не несчастным случаем...
- То, что я видела, не было несчастным случаем! – воскликнула Алекто, окончательно рассердившись: ну почему, почему ей никто не верит?
Данафрид, будто испугавшись её возгласа, приложил палец к своим губам, призывая девушку говорить потише.
- Пусть так! – сказал он, наклонившись к Алекто. – Но я не понимаю, что тебе за дело до какой-то девушки, с которой ты даже не была знакома? Отчего тебя так волнует её судьба?
Алекто неприятно поразило равнодушие человека, который был ей другом детства и с которым она, помимо всего прочего, была обручена.
- А если быяоказалась на её месте? – с осуждением сказала она и на шаг отступила от Данафрида. – Или, к примеру, Бенедикта, твоя милая кузина?
- В том-то и разница, что ту девушку здесь никто не знал! Откуда и для чего она приплыла на Раденн? К кому? Ведь никто из местных так и не пришёл к моему отцу с просьбой разыскать пропавшую родственницу, или подругу, или невесту...
- Невесту... – шёпотом повторила Алекто, вспомнив, что на утопленнице было платье новобрачной.
- Что ты сказала? – Данафрид склонился ещё ближе.
Но Алекто не успела ответить: во двор влетел чумазый мальчишка лет десяти и, увидев её, заорал:
- Мадемуазель! Мадемуазель Алекто!.. Там это... нашли вашего управляющего! Ну, того... который пропал!
- Мадобода? – обрадовалась Алекто: старого управляющего она знала с детства, а новый, которого наняла её мать, отчего-то сразу не понравился ей.
Однако радостное настроение девушки тут же улетучилось – когда мальчишка, шмыгнув носом, прибавил:
- Его рыбаки сетью в море выловили... Утонул, должно быть, ваш Мадобод...
Глава 6
Погребение Мадобода пришлось на погожий день, один из тех дней, которые поздняя осень дарит людям в напоминание об ушедшем лете и в преддверии грядущей зимы. На жнивье, словно башни, стояли высокие скирды; над ними с громким карканьем кружило вороньё. В неглубоких ложбинах между холмами низко стлались сизые туманы: то пастухи жгли костры. Глубокая синева моря сливалась с лазурью неба; в прозрачном воздухе кое-где над крышами поднимались вверх тонкие струйки дыма. На гребни холмов, на потемневшие межи и окутанные паутиной заросли папоротников бледно-золотое солнце бросало прощальные лучи.
Алекто, вся в чёрном, с убранной под шляпу косой, стояла позади матери, прижав к груди букет из мелких луговых цветов – скромный дар осени. Попрощаться с мажордомом пришли все обитатели Дома папоротников и несколько крестьян из соседнего селения. В выражении лиц, в смутном перешептывании тех, кто стоял сейчас у могилы Мадобода, девушке чудилось нечто необычайное и возмутительное. Она слышала, как кто-то тихо сказал, будто мажордом покончил с собой, бросившись в море со скалы. Разумеется, эти домыслы были нелепы: Мадобод никогда бы не решился на самоубийство. Во-первых, вряд ли кому-либо ещё из литов жилось на Раденне так же сытно и привольно, как управляющему Бруиден да Ре; во-вторых, Мадобод был уже в том возрасте, когда смерть может подкрасться в любой момент, - и, значит, нет смысла торопить её...
Когда все простились с покойником и гробовщик принёс крышку, Алекто отвлеклась от своих раздумий и подошла к могиле, чтобы положить цветы. В какой-то миг девушке сделалось жутко – ей показалось, будто старик вдруг открыл глаза, вперил в неё незрячий взгляд и прошелестел синими губами: «Невеста...» Алекто вздрогнула, да так сильно, что от испуга выронила букет. Бенедикта, миловидная белокурая девушка, кузина Данафрида, которая держала её под руку, в изумлении заглянула ей в лицо.
- Что с тобой? Тебе нездоровится? – с озабоченным видом прошептала Бенедикта. – Ты стала белой как снег... Давай уже уйдём отсюда!
Алекто выглядела рассеянной, её знобило; руки дрожали, ноги отяжелели, а в голове зловещий голос повторял: «Невеста, невеста...», – она не сразу позволила подруге увести себя от могилы Мадобода.
- Бедный Мадобод, - со слезами в голосе проговорила Алекто, когда они медленным шагом пошли вдоль каменных надгробий. – Расторопный преданный слуга, добропорядочный и скромный человек. Кто бы мог подумать, что он окончит свой жизненный путь не в тепле домашнего очага, а в морском омуте?
Алекто искренне горевала о старике. Она знала Мадобода с детства и, не имея ни отца, ни деда, когда-то даже считала мажордома главой семьи. Она чувствовала его доброжелательность и готовность помочь её матери; от слуги, для которого Бруиден да Ре стал родным домом, исходило ощущение надёжности – часто в детстве Алекто искала у него утешения и защиты. Только повзрослев, она стала замечать и другое: какая-то тяжёлая непреходящая забота томила старика, а порой он смотрел на неё так, точно силился что-то вспомнить или хотел что-то сказать, но сдерживался.
- Не нужно было убегать из имения, - резким тоном отозвалась на её слова Бенедикта. – Сидел бы в Бруиден да Ре, выполнял свою работу, как все эти годы, глядишь, и пожил бы ещё чуток!
- Ты тоже не веришь, что он сам бросился со скалы? – взволнованно воскликнула Алекто, обрадовавшись, что подруга разделяет её мнение.
- Нет, конечно! – Бенедикта фыркнула. – Мадобод ваш, хотя и странный был старик, со своими причудами, но из ума он точно не выжил!
Алекто хотела было поделиться с подругой своими подозрениями, поговорить о случае на скалах и рассказать о незнакомке, явившейся во сне, но девушка вдруг сжала её руку.
- Посмотри-ка!
Алекто остановилась и только сейчас заметила, что они находятся в самой гуще кладбища, среди низеньких холмиков, заросших крапивой, с покосившимися на них крестами. Там и сям белели могильные плиты, но многие из них так густо одел мох и мелкие кустики клевера, что невозможно было разобрать надгробных эпитафий.
То, на что она
