Уткиной)[92]. В 1820–1830‐е годы здесь был возведен служебный корпус.
В окрестностях Петербурга, в Стрельне, архитектор Петр Садовников в 1834–1835 годах сооружает для графа Алексея Федоровича Орлова деревянную дачу[93] в готическом стиле с высокой четырехэтажной башней, возводит различные парковые сооружения: Готические ворота, Дом привратника, Башню-руину, Готический колодец. В парке был вырыт пруд, установлены на каменные постаменты две скульптуры группы «Укротителей коней» Петра Клодта.
А в 1837–1839 годах архитектор Александр Брюллов построил для себя в Павловске двухэтажную дачу с каменным первым и деревянным вторым этажами, с высокой каменной башней со смотровой площадкой и астрономической обсерваторией наверху[94].
Современники подчеркивали особое семантическое наполнение термина «петербургская дача».
Так, в 1843 году Василий Межевич писал: «Слово дача, в значении летнего загородного жилища, есть, можно сказать, почти исключительный термин Петербурга. Москва усвоила его от северной столицы, и то в недавнее время. Наши провинциальные города пока еще дач не знают». Далее Межевич поясняет причины появления дач в столице: «В Москве несравненно менее живут на дачах, нежели в Петербурге. <…> Москва имеет множество садов, бульваров, освежающих воздух благоуханием и доставляющих тень и прохладу жителям. <…> Поэтому дачная жизнь в Москве не укореняется, не превращается в необходимость для каждого. <…> Петербург, занимая меньшее пространство земли сравнительно с Москвою, но при гораздо большем числе жителей, принужден тесниться своими огромными зданиями, выгадывать место. <…> В Петербурге есть одно только место для прогулки в летнее время – Летний сад; обилием частных садов он также похвалиться не может. И вот те причины, которые заставляют каждого городского жителя искать себе на лето приюта вне Петербурга»[95].
По свидетельству Филиппа Вигеля, состоятельные горожане стали выезжать на дачи в 1800 году. Воспоминая свой приезд в Петербург в 1802 году, он писал: «Большой живости не было заметно. Город только через десять лет начал так быстро наполняться жителями, тогда еще населением он не был столь богат; обычай же проводить лето на дачах в два года (т. е. с 1800 года. – А. К.) между всеми классами уже распространился: с них еще не успели переехать, и Петербург казался пуст»[96].
В упомянутом выше очерке «Дачи» (1837) Булгарин пишет, что уже в 1830‐х годах на дачи устремился значительный круг горожан:
Почти все сидельцы Гостиного двора проветриваются по праздникам на дачах своих хозяев. <…> Не ищите летом купца в лавке, аптекаря в аптеке, немецкого мастерового в мастерской, бумажного дельца в его кабинете! Все они на даче! <…>
Любовь к природе, к деревьям, к цветам означает уже некоторую степень образованности, а возможность иметь два дома или две квартиры есть доказательство довольства. Все это правда, с малыми исключениями. Кроме того, этот вкус к дачам произвел новый город: летний Петербург (т. е. Петербургская и Выборгская стороны, острова Крестовский и Каменный). Пустые места и болота заселились и украсились прелестнейшими домиками и садиками. <…> Дачи прибавили в С. Петербурге, по крайней мере, четвертую часть цены на все товары, на квартиры и на труд ремесленников и убавили, по крайней мере, два месяца времени из нашего делового календаря. На даче более естся, более спится, более гуляется – и менее работается.
Дамы разговаривают потому, что на дачах легко знакомятся и по соседству часто сходятся. Зимой можно и не продолжать летнего знакомства, ибо два города, летний и зимний, имеют особые нравы и обычаи[97].
Проницательный Булгарин делает важное наблюдение. В отличие от Москвы, в Петербурге теперь два города: «летний и зимний», и каждый имеет «особые нравы и обычаи».
Зарождение самого явления «дачная жизнь» для широкого круга жителей Петербурга было обусловлено в первую очередь санитарно-гигиеническими условиями для проживающих в столице (особенно всех напугала эпидемия холеры в 1831 году[98]). Заметим, что семьи горожан с малым и средним достатком снимали квартиры в доходных домах, где «отхожие места»[99] находились на черных лестницах или во дворе, и где не было водопровода, отсюда необходимая потребность вывозить детей и больных на отдых. Во-вторых, появление дач было вызвано демографическими причинами – быстрым ростом населения[100]. И наконец, часть горожан снимала дачи, чтобы оставить городскую квартиру для ремонта или сменить жилье.
Дача стала не только местом отдыха для многодетных семейств – здесь можно было на время освободиться от тягот жестко регламентированной службы и не столь строго соблюдать обязательные этикетные формы общения.
К середине XIX века «петербургские дачи утратили первоначальное значение „загородного места, данного во владение Правительством или купленного каким-либо лицом“, под именем дачи теперь разумеется нередко крестьянский домик, нанимаемый горожанином на летние месяца»[101].
Особый дачный этикет Булгарин упоминает также в очерке 1830 года, написанном от лица жительницы Петербурга, дочери состоятельного столбового дворянина, которая сообщала подруге в провинцию:
«Петербургский обычай повелевает каждому порядочному семейству переезжать на дачу. От знатного барина и богатого купца, до мелкого чиновника и конторщика, каждый выезжает на дачу с половины мая. Папá прочел нам длинную мораль насчет этой роскоши, обязывающей почти каждого жителя столицы иметь два собственных дома, или две квартиры, и кончил тем, что нанял дачу на Аптекарском острову – очень порядочный домик с садом, т. е. с несколькими десятками березовых, рябиновых и липовых дерев и местечком для цветов. Здешние загородные домики, или дачи, отдаются внаем без мебелей, и так нам надлежало перевозить нашу мебель из города, и это чрезвычайно разгневало папá, потому что несколько лучших мебелей повреждено и два зеркала разбито при перегрузке с телег на барки. Наконец надлежало призывать обойщика для уборки окон, приделания маркиза[102] и холстяного навеса над крыльцом для защиты от солнца; надлежало накупить множество цветов для украшения крыльца, балкона и лестницы, также починить кое-что в доме, в кухне, и таким образом дача пришлась нам почти во столько же, как городская квартира. Но зато как весело жить на даче! <…> Человек как-то смелее под открытым небом, и я до сих пор не могу привыкнуть к этикетной жизни. <…> Под предлогом житья на даче, можно приостановить обыкновенные визиты, посещения в известные дни, и отложить до переезда в город множество светских обязанностей»[103].
До появления городского транспорта в загородные места добирались на барках (лодках) или нанимали извозчика.
В освоении «дачного пространства» вокруг столицы в дореформенные годы огромную роль сыграло появление различных видов общественного транспорта – дачный бум стимулировал развитие новых средств сообщения между столицей и местами летнего отдыха.
В 1830 году летние омнибусы стали курсировать между городом, Крестовским островом и Новой и Старой Деревнями[104]. В 1837‐м «Заведение летних дилижансов» открыло ежедневные рейсы в Павловск, Царское Село и Петергоф[105]. В 1842‐м пароход Чарльза Берда стал ходить от Английской набережной в Петергоф[106]. В 1838 году появились две омнибусные линии в Екатерингоф (от Адмиралтейства и Инженерного замка)[107], а в 1845 году омнибус стал ходить в Новую Деревню с Невского проспекта[108]. Построенная в 1837 году железная дорога из Петербурга в Царское Село[109] была доступна только состоятельной публике.
«Легкое Невское пароходство» с 1840‐х перевозило дачников в Новую Деревню и на Острова (Аптекарский, Крестовский, Каменный)[110].
В 1880‐х годах Общество Финляндского легкого пароходства стало доставлять горожан по воде из различных частей столицы к Финляндскому вокзалу, откуда отправлялись специальные дачные поезда. Они делали остановки на Выборгской стороне, Аптекарском острове, в Новой и Старой Деревнях[111].
Утверждение Булгарина, что летом все купцы на даче, относится в основном
