ходят, — шмыгнул носом мальчишка. — Вам нужно пройти по этой улице три квартала, затем свернуть на площади налево и пройти еще четыре квартала. А когда вы окажетесь на площади Сан Бабило сверните на право, а там рукой подать. Сеньор у вас не будет лишней монетки для меня?.. Спасибо, сеньор. И еще… Мне кажется, что будет проще, нанять извозчика, иначе вы проплутаете весь день, не зная города…
— К черту все! — повторил Винченцо и махнул рукой проезжавшему мимо извозчику.
Утром, пока Фабрицио еще спал, гулко сопровождая сон заливистым храпом, Винченцо вышел из гостиницы с баулом и котомкой в руках. Он спешил. Поезд на Париж отходил через час.
Глава вторая. Здравствуй, Париж
1
Маленькая комнатка с серыми стенами и потолком.
Одноместная кровать, на которой расплющился старый матрац, аккуратно заправленный тонким темно–синим одеялом, и подушка в пожелтевшей от времени наволочке. Обеденный столик с резными ножками, выкрашенными в зеленый цвет и накрытый чистой, хоть и старой скатертью. На столе сиротливо расположились фарфоровая вазочка и небольшой подсвечник с почти целой свечей. Второй подсвечник стоял на подоконнике. Два стула, шкаф, посудная полка. Невысокая этажерка с кастрюлями, чайником и сковородой. В углу чугунная печь, прокопченая труба от которой через всю комнату выползала в окно. Возле печки, навалившись плечом на стопку поленьев, смиренно ждал своей участи чумазый мешок с углем. Над кроватью пустая книжная полка. Через всю комнатку по обшарпанному, давно некрашеному полу пролегла домотканая ковровая дорожка. В углу напротив печки, стыдливо прятался умывальник.
Винченцо опустил свои пожитки и, пройдя через всю комнату по скрипучему полу, выглянул в окно, выходящее в узкий колодец двора. Из окна напротив, отодвинув легкую занавеску, смотрела ничего не выражающим опустошенным взглядом женщина лет тридцати пяти. Спустя мгновенье, занавеска опустилась, и он почувствовал от этого облегчение, словно кто–то отгородил его от неведомых бед.
«Душно…» — подумал он и отворил форточку.
Свежий воздух, выгоняя духоту и влажность, впорхнул в его новое жилище вместе с цокотом копыт по мостовой, звоном разбитого стекла и приглушенными расстоянием криками из переулка.
Юноша улыбнулся. Это был первый в его жизни угол, в котором он будет жить один. Ни взбалмошных братьев (Федерико не в счет — он еще слишком мал), ни вездесущих капризных сестренок, ни матери, ни отца, ни тётушек–приживалок. Он по своему желанию может лечь спать раньше обычного срока, или, напротив, не ложиться вовсе. Он сможет всю ночь напролет что–нибудь рисовать, читать, смотреть на звезды. Хотя, какие звезды в таком большом городе? Захочет — поест, а захочет…
Тут он вспомнил, что не ел со вчерашнего дня. Что ж! Вот и повод пройтись по Парижу.
Смахнув тряпкой дорожную пыль с ботинок, он вышел в общий коридор и столкнулся нос к носу с соседом из комнаты напротив.
— Добрый день, месье! — произнес он по–французски.
— Чао! — ответил молодой человек лет двадцати и приветливо улыбнулся. — Еще один итальянец в Париже. Когда приехал?
— Сегодня, — изумился Винченцо. — Месье знает итальянский язык?
— Месье итальянец, — рассмеялся сосед. — Риккардо Манцони из Чезенатико. Это между Равенной и Римини, область Эмилия–Романья. Слышал о таком месте?
— Нет, — растерянно пожал плечами Винченцо.
— Ну, как же так? Все итальянцы слышали о Чезенатико.
— А я Винченцо Перуджио из Деменци.
— М-да! Беру свои слова обратно, — рассмеялся Манцони. — Я тоже не слышал о Деменци. Это где?
— Провинция Комо, Ломбардия. Это почти на самой границе со Швейцарией.
— А! — воскликнул Риккардо. — Ломбардия! Зеленый край строптивых дев. Будем знакомы.
Он протянул руку и Перуджио поспешил ее пожать. Оба направились к лестнице. Где–то в дальнем конце коридора открылась дверь, и на весь этаж пролился женский смех.
— Значит, ты только сегодня приехал? — снова спросил Манцони, когда они уже вышли из здания.
— Да.
— А куда сейчас собрался? К знакомым, родственникам или просто погулять?
— Нет, — ответил Винченцо. — У меня нет в Париже никого знакомых. Я просто решил что–нибудь перекусить. Думал заглянуть в какую–нибудь лавку или кафе.
— Прекрасно! Я как раз направляюсь в одно заведение. Там можно неплохо поесть. И выпить. И еще… Ты сильно голоден? Если да, то возьмем извозчика. А так, можно и пешком. Тут недалеко. Пара кварталов.
— Лучше пешком. Если не далеко.
2
Они вышли на Итальянскую улицу и направились на север. Риккардо то и дело крутился, рассматривая попадавшихся на встречу девушек и делал вид, что совершенно не замечает мужчин, при этом почти не умолкал.
— Париж — город великолепных возможностей. Он прекрасен. Не настолько, конечно, чтобы соперничать с Римом, или Неаполем, или Флоренцией, но все же он прекрасен. Особенно весной. Женщины здесь милы и общительны и, что удивительно, хорошо пахнут. Ах, какие женщины весной в Париже, Винченцо! Кажется, что по бульварам передвигаются вазы с цветами. Тебе обязательно надо побывать на Елисейских полях, или в саду Тюильри, или на канале Сен–Мартен, или даже на Монпарнасе.
— Но сейчас же не весна, а лето. Июнь, — пожал плечами Перуджио.
— Не важно, — парировал Риккардо. — Женщины Парижа хороши круглый год. Вот смотри, какая красотка. Представляешь, они все здесь носят чулки. Это чтобы мы мужчины подольше мучились, раздевая их. Наивно, конечно, но такие здесь нравы. О! Погоди–ка! Ты краснеешь? Неужели ты еще ни разу… Мама мия! Ничего! В этом городе ты свое наверстаешь.
Они обогнули круглую как тарелка площадь Италии, на которой с десяток извозчиков устроил себе стоянку, и направились по улице Гобеленов. Винченцо с интересом рассматривал дома, читал на стенах таблички и вывески, запоминая названия улиц, бульваров и переулков. Глаз выхватывал названия магазинов, салонов, кафе, ателье и укладывал плотной стопочкой на полках памяти. Вот бакалейная лавка месье Кремо, о чем гласит рекламная вывеска над входом. Здесь шляпный салон «Клеопатра» мадам Жанны. А через улицу от них кафе «Межан», столики которого были выставлены на улицу, чтобы посетители могли наслаждаться ароматным кофе на свежем воздухе.
На перекрестке улицы Гобеленов и Банкирского переулка прямо напротив огромного старинного здания Мануфактуры Гобеленов[3], занимающего целый квартал, Винченцо вдруг увидел седовласого художника, что–то рисующего на мольберте.
Перуджио, забыв обо всем, побежал через улицу, чуть не угодив под экипаж.
— Эй! Винченцо! Куда ты? — только и успел крикнуть, увлекшийся рассказом о
