Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам. Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам. По хрустящему морозу поспешим на край земли И среди сугробов дымных затеряемся… Дверь закрылась, и снова только скрип снега под чужими шагами и телефонные трели.
— Едем к тебе, — сказал жабоид.
— Ко мне? — удивился я. — А гномы нас у подъезда не ждут?
— Сомневаюсь. Их целью была Василиса, а мы всего лишь сопутствующее неудобство. Пока мы не начнём проявлять себя и путаться под ногами, никто за нами охотиться не станет.
Что ж, логика в этом была, и я внёс некоторое уточнение:
— Хорошо, только не едем, а идём. Деньги у меня закончились.
Возле подъезда нас действительно никто не ждал. Время подходило часам к одиннадцати, народ с улицы давно разбежался по тёплым квартирам, и никаких посторонних движений я, как не вглядывался в расцвеченную снегом темноту, не заметил. И в самом деле, на кой ляд мы сдались этим гномам, была бы печаль из-за двоих неудачников мёрзнуть на таком страшном холоде.
Мы вошли в подъезд. Слева узкая лесенка вела вниз в дворницкую. Из-под хлипкой двери сочилась жёлтая полоса света, Фархунд ждал меня на чай. Я так и представил, как он засыпает заварку в чайник, укутывает его полотенцем, а потом накрывает подушкой, чтоб не единая крупинка тепла не пропала понапрасну. Увы, сегодня он меня не дождётся, и уж не знаю, дождётся ли когда-нибудь в ближайшем будущем.
Квартира встретила нас гнетущей тишиной. Раньше она всегда была наполнена звуками: лёгкое жужжание системного блока, болтовня телевизора, шелест мягких тапочек по ламинату. Но после ухода Ольги вся надобность в звуках исчезла, и теперь квартира жила пустой и тихой жизнью, потихонечку превращаясь в монастырскую келью.
Жабоид, едва вошёл, поменял всё кардинально. Он сразу направился на кухню и принялся хлопать дверками холодильника и кухонных ящиков. Потом долго гремел посудой, уронил что-то, выругался, снова уронил. Я прошёл в комнату, лёг, не раздеваясь, на диван. Попробовал дотянуться до телевизионного пульта, не дотянулся и зевнул. Спать… Может Василисушка приснится, расскажет, где её прячут, как обращаются. Если хоть пальцем её тронут, хоть слезинка из её глаз выкатится, я приду и всех покалечу…
Над ухом заиграла противная мелодия по типу: дом-ти-ли-дом-тили-дом-дом-дом. Фу, какая безвкусица. Откуда это взялось?
— Девелопер, — выглянул из кухни Дмитрий Анатольевич. — Посмотри, чего там пришло.
Опаньки, а я и забыл про него. Я быстро закатал рукав и приник глазами к экрану.
Изменение базовых параметров.
Здоровье: 0 + 1, конечный показатель равен 1.
Выносливость: 0 + 1 = 1.
Рукопашный бой: 0 + 1 = 1.
Дипломатия: 0 + 1 = 1.
Не совсем понятно, за что я всё это получил, но приятно. Расту. Знать бы ещё, что мне это даёт.
— Что значит «здоровье ноль плюс один»?
Жабоид задумался на мгновенье.
— Ну, скажем, теперь ты зимой без шапки можешь ходить. Иногда.
— Зачем?
— Не зачем. Это я в качестве примера привёл. Организм у тебя стал более устойчив к болезням и ранам. Уши, конечно, отмёрзнут, но менингитом, может быть, не заболеешь.
— Понятно. А у тебя сколько добавочных единиц?
— Совать свой нос в чужие параметры — дурной тон. Ужинать иди.
Ладно, с остальным потом разберусь, а пока и в самом деле следует перекусить. Я прошёл на кухню. На столе стояла сковорода с яичницей, хлеб, масло, на плите пыхтел чайник. Я взял вилку, поддел кусочек яичницы, съел.
— А ничего, вкусно. Готовить ты умеешь.
— Поживёшь с Василисой…
Я потянулся за ножом.
— Э-э-э, — жабоид затряс пальцем, — я хотел сказать, что мы часто ездили в командировки в глухие деревни, приходилось жить в различных избушках, а из Василисы повар никакой… Великий Боян, я только это имел ввиду!
Я взял нож, стал намазывать масло на хлеб.
— Я так и подумал. Ты чего нервничаешь? Кушай.
С яичницей мы справились минуты за три. После этого жабоид разлил кипяток по чашкам, бросил в них чайные пакетики.
— Дмитрий Анатольевич, а про какого Игнатия Лойолу Ядвига Златозаровна спрашивала?
— Ерунда, забудь, — отмахнулся жабоид.
— Я настаиваю.
Мне действительно было интересно. Судя по имени, это был какой-то не русский дворянин, и если я вдруг прихожусь ему родственником, то можно будет как минимум хвастать своим дворянскими происхождением.
— Никем он тебе не приходится, — пробурчал жабоид, — имя просто схоже. Слышал про орден иезуитов?
— Проходили что-то в школе. Или не в школе. Читал где-то.
— Он его основатель. Великий, так сказать, Инквизитор. Как наш Боян. Только наш хороший, а этот плохой.
Я надкусил бутерброд. Сыру бы ещё сверху и лучку зелёного. Да чего стесняться, можно и колбасы.
— А Песочная яма где? — спросил я.
— Недалеко, три остановки на электричке.
— Предупреждаю, денег у меня нет, — напомнил я.
Жабоида это не смутило.
— Утро вечера мудренее. Решим проблему, не ссы.
Глава четвёртая,
в которой я начинаю познавать Мир
Утром я спустился на этаж ниже и постучал в обшитую дерматином дверь. Открыл мужик. Мятая морда, мешки под глазами, на голой груди наколка: плохо читаемый портрет лысого дядьки. Воняло от мужика, как от мусорного бака, а уж запахи, исходящие изнутри, я вообще определить не возьмусь.
— Толик, патроны есть? — спросил я и показал бутылку водки.
Толик поскрёб подбородок и кивнул:
— Заходи.
— Я здесь подожду.
Настаивать на приглашении Толик не стал, исчез в квартире и вскоре вернулся с целлофановым пакетом в руках.
— Во, — сунул он мне пакет в нос, — всё, что осталось. Двенадцатого калибру, магнум. Натурально картечь. Хошь на лося, хошь на кабаняру.
