— Худо тебе, тятюшка? — пискнула Прасковья и, подражая отцу, хмуря бровки.
— Хорошо, дитятко, хорошо, — и столько ласки и нежности было в его голосе, что Настасья опять почувствовала себя совершенно лишней и ненужной.
За трапезой болтала лишь Прасковья, рассказывая отцу, что вчера делала, куда бегала, с кем играла, и только о том, что приходила есть пироги к Настасье, девочка упрямо промолчала. Да Настасья и не ждала этого. Молча новая княгиня смотрела в стол, есть не хотелось. Готовили местные стряпухи недурно, каша рассыпчатая, жаркое распаренное, приправленное пряными травами, но кусок в горло не лез. Князь тоже лениво мял ложкой кашу, то ли его тяготило похмелье, то ли присутствие молодой жены.
— Я на ловы[1], — буркнул Всеволод, откладывая ложку, — три дня не ждите.
«Ну, хоть сказался, и на том спасибо», — горько усмехнулась себе Анастасия.
— Тятя, возьми меня с собой, — заканючила Прасковья, — не хочу я здесь с… — она оборвала себя, но красноречиво посмотрела на Настасью.
— Дома остаешься, мачеху слушайся, — неожиданно грубо ответил Всеволод, но тут же, увидев, как дочь обиженно поджала губы, более мягко поспешил добавить, — негоже девке на ловах пропадать, помнишь, как в прошлый раз над оленихой рыдала.
— Я больше не буду рыдать, то я малая еще была, а теперь…
— Нет, — отрезал отец.
— Светлая княгиня велела тебе, княжна, рукоделие матушкино отдать, — от двери шепнула Фекла, — сейчас пойдем разбирать.
— Пойдем, пойдем! — обрадовалась Прасковья и, не спросившись отца, вылетела из-за стола.
— Егоза, — улыбнулся ей вслед Всеволод.
— Бойкая, — поддакнула Настасья.
Установилось неловкое молчание, князь снова начал мучить ложкой кашу.
«Надо спросить его сейчас, эдак небрежно: «Что же ты, княже, на ложе меня не зовешь?», но стыдно, неловко, унизительно».
— А Иванушка покушал хорошо, сам ложкой ел, — робко произнесла она и, сама испугавшись своей смелости, затихла.
— Коли сможешь его на ноги поставить, при всех пред тобой на колени кинусь, — серые льдинки очей князя впервые за утро встретились с карими очами молодой княгини.
— Не могу тебе того обещать, но стараться буду, — прошептала Настасья.
— Как, так вот смотришь, на мать похожа, — пробормотал Всеволод, поднимаясь из-за стола.
— Ты мою родную мать знал? — осторожно спросила Настасья, тоже поднимаясь.
Но Всеволод, ничего не ответив, поспешно вышел прочь.
Ох, не надо Настасье так вот пристально в зимние очи смотреть, не холодно, а жарко от них становится, и мучает досада. «Лучше бы он орал на меня, обзывал, как давеча, тогда бы я его просто тихо ненавидела да терпела. А так, просто «чужой», равнодушный, а я, что пустое место. Горько пустым местом быть».
Ничего не замечая, Настасья медленно побрела обратно к себе.
— Прости, княгиня, что не в свое дело лезу, — зашептала, догнавшая ее на лестнице Фекла, — а только послушай меня, вдову, двух мужей схоронившую. Нечего ласк от князя ждать…
— Я и не жду, — с вызовом вздернула нос Настасья.
— Правильно, не жди, сама его приласкай: подлови, как никто видеть не будет, да обними, в уста поцелуй, чтобы он не сопливую девчонку, уж прости, светлейшая, а бабу в тебе разглядел. А так-то долго по нему сохнуть будешь, пока сам удосужится.
— Ничего я не сохну! — вспылила Настасья от того, что Фекла так легко все ее чувства разглядела. — Не люб мне ваш князь, — выдохнула она.
— Сделай, как я наказываю, все сладится, — пропустила возмущение хозяйки ключница.
«Ну, уж нет, я, княжья дочка, до такого не унижусь», — упрямо поджала Настасья губы.
Солнце неожиданно скрылось за тучи, день нахмурился, готовый разрыдаться дождем, от этого в княжеских хоромах стало совсем мрачно и неуютно. Одев Ивашку в шерстяную рубашечку, Настасья с холопкой Малашей пошли гулять в сад.
— Пойдем, Иваша, пока дождик не зарядил, птичек посмотрим, кошку какую погладим, — ворковала Настасья, немного подбрасывая малыша и добиваясь его ответной улыбки.
На дворе была суета, лаяли псы, нетерпеливо ржали лошади, ловчие проверяли оружие. Князь, окруженный молодыми боярами-молодчиками, лихо запрыгнул на солового коня, ласково погладил четвероногого друга по шее, весело свистнул, дружки отозвались ответным мощным свистом, и вся толпа хлынула за ворота. Как не похож был сейчас Всеволод на того утреннего мрачного мужа, казалось, он даже десяток лет скинул, помолодев на глазах.
— Батюшка на ловы поехал, — перехватила Настасья заинтересованный взгляд малыша. — И ты будешь на ловы ездить, коняшку тебе подарим.
— Ко, — сорвалось с губ Ивашки.
— Да, коняшку, верно! Малашка, ты слышала, княжич «коняшку» сказал.
«Да пусть едет на свои ловы, нам и без него не грустно».
Настасья крутнулась, заворачивая к саду.
[1] Ловы — охота.
Глава VI. СоперницаКнязь обещался вернуться через три дня, но пропал на целую седмицу[1]. Настасья осторожно поинтересовалась у Феклы — не случилось ли чего, та шепнула Ермиле. Боярин явился сам. Теперь в его жестах и речи не было нравоучительного превосходства, он вел себя с Настасьей как с настоящей княгиней, с показным почтением, видно призывая и челядь к тому же.
— Не изволь тревожиться, светлейшая княгиня, князь зверя погнал да к Давыду Залесскому ненароком во владения завернул, а уж тот, покуда до сыта не накормит, в баньке не попарит, всем соседям кости не перемоет, не выпустит. Вернется княже, жив да здоров.
Вот такая пощечина молодой жене от супружника, вместо брачного ложа попойка у брата покойной княгини. Настасья пред Ермилой держалась стойко с нарочитым спокойствием, но лишь затворилась за боярином дверь, взгляд карих очей потух, плечи поникли, играть пред Феклой уже не было сил.
— Светлейшая, я ж тебе обещалась хозяйство показать, — всполошилась ключница, хлопая себя по бокам, — самое время, пока хозяина нет, нос свой бабий всюду засунуть, — и Фекла забавно шмыгнула своим острым длинным носом.
Настасья кисло улыбнулась и пошла за ключницей.
Всю неделю новая княгиня тихо просидела в своих покоях вместе с Иваном и выходила с сыном на руках только погулять в саду и на службу в домовый храм при княжьем тереме. Видеть хамоватые лица челяди ей не хотелось: бабы откровенно потешались, мужички, почти не таясь, разглядывали с ног до головы, видно, оценивая, смогли бы они, как князь, вот так, от молодой жены ускакать. И лишь в пустом саду, заросшем в дальних углах высоким бурьяном, Настасья чувствовала себя умиротворенно, все казалось проходящим, бренным. Ее холопки Малашка с Забелкой расстилали под старой яблоней плотный ковер, и Настасья с Иваном подолгу сидели, играя деревянной лошадкой и яблоками.
