К этому времени владелец дома только оправлялся от последствий приема внутрь трех бутылок «Лучшего муската старого живодера». Было три часа дня.
Триумф лежал навзничь, почти как Чаттертон кисти Генри Уоллиса, на шезлонге, стоящем в покоях верхнего этажа. Фактически то был чердак с застекленной крышей, и сейчас сквозь окна в свинцовых переплетах на потолке пробивался туманный свет. Руперт встал, помылся, побрился, подушился любимым одеколоном («Аромат мужчины») и переоделся в серые чулки, узорчатые буфчатые штаны и черную рубашку из дамасского шелка, сверху надев украшенный вышивкой камзол багрово-бежевого цвета. Только еле заметная сетка черных швов на опухшей щеке указывала на то, что предыдущий день отважный мореплаватель провел не за самыми респектабельными занятиями. Триумф лениво вращал большую медную армиллярную сферу, стоявшую на полу рядом с шезлонгом, рукой, почти полностью скрытой складками обшлага. Сфера бренчала, словно колесо рулетки. На столе лежал недоеденный наантвич.[10]Couteau suisse валялся в корзине для бумаг у двери.
В нескольких ярдах от Триумфа на дубовой скамье, заставленной номерами «Уиздена»,[11]сидел огромный, полностью обнаженный человек с темными волосами, заплетенными шнурком. Его сияющая кожа была черной, словно полированная древесина эбенового дерева, а узрев его колоссальную мускулатуру, Рубенс присвистнул бы, что твой матрос, а Микеланджело разместил бы рекламу для поиска потолка побольше. Абсолютно голый, мужчина тем не менее носил на кончике широкого носа маленькие очки в проволочной оправе и сейчас изучал массивный атлас.
Дверь на чердак открылась, и вошел Агнью с подносом, уставленным бокалами, и предложил поднос Триумфу:
— Ваш эликсир жизни, сэр.
Точно таким же неодобрительным тоном он бы объявил о визите принца Уэльского или поинтересовался у скорбящих на похоронах, кто же умудрился столь скоропостижно скончаться.
Триумф взял один из бокалов и с удовольствием пригубил дымящуюся жидкость. Еще в самом начале их профессиональных взаимоотношений сэр Руперт выяснил, что Агнью умеет варить горячий травяной настой, который словно по волшебству убирал все последствия алкогольных излишеств. Слуга с подчеркнутой двусмысленностью называл лекарство эликсиром жизни и часто намекал, что оно изготавливается по старинному саффолкскому рецепту, переданному покойной матушкой. Настой обладал чудодейственной эффективностью. Триумф часто шутил, что Церковная Гильдия должна оштрафовать Агнью за использование Магии без разрешения, не подозревая, насколько он близок к истине. Средство действительно было волшебным. Искусство заново открыли в эпоху Возрождения, но это не значило, что до этого оно совсем исчезло из мира Ренессанс всего лишь широко распространил практики, известные посвященным еще со времен Античности. Во многих местах, особенно среди племенных групп или древних сельских общин, некоторые формы магии сохранялись и даже процветали без каких-либо особых усилий. Рецепт эликсира жизни хранился в семье Агнью так долго, что давно была забыта его магическая сущность и помнилось лишь то, что он действительно работает, особенно утром после встречи Нового года.
Триумф задумчиво сделал глоток из бокала и протянул Агнью предмет для изучения:
— Как ты думаешь, Галл захочет вернуть это обратно?
— Сомневаюсь, сэр, — ответил слуга, поставив поднос на край буфета. — Но я уверен, сэр, что он будет крайне заинтересован в приобретении других анатомических объектов… ваших анатомических объектов, сэр.
Триумф беспечно махнул рукой и сел, зевнув.
— Что ты там делаешь, Аптил? — спросил он.
Обнаженный человек за столом повернулся и привычным движением снял очки:
— Просто смотрю, Руперт.
— На что?
— На то, что не перестает меня изумлять, — ответил Аптил. — В смысле, ваш Союз считает себя самым сильным государством на этой Земле и тем не менее знает о ней невероятно мало. — Он указал на атлас, разложенный на столе, и сказал со вздохом: — Африка. Один из величайших, странных и сложных континентов на планете, а у вас он изображен как нечеткий треугольник, забитый картинками свиней и каких-то буханок.
Триумф поднялся с места и взглянул через плечо Аптила:
— Это гиппопотамы. И хижины. Вот, посмотри, в этой, например, дверь есть.
— Тогда прошу прощения, — ухмыльнулся Аптил. — Ты же знаешь, когда я согласился уехать с Пляжа[12]вместе с тобой, то думал, что в вашей знаменитой Империи увижу невиданные чудеса, узнаю много нового и смогу поделиться этим с моим народом. И сколько же я здесь торчу? Достаточно, чтобы понять: я живу бок о бок с безумными дикарями. Вы суеверные, грубые, ограниченные, надменные и, в общем-то, не слишком приятно пахнете. Вы думаете, что в Африке куча свиней и хлеба. И до сих пор не изобрели даже простейшего двигателя внутреннего сгорания.
— Эй, — встрял Триумф, — у нас есть Магия…
Громадный абориген грустно посмотрел на Руперта:
— Сколько раз еще я должен тебе объяснять? Это падение, мой дорогой друг. Магия — это крест, на котором вы распяли собственный культурный прогресс, если брать аналогию из ваших мифов. Поверь на слово. Ваш мир был бы куда лучше без колдовства.
Триумф пренебрежительно пожал плечами.
— Ты видел мою страну, Руперт. Видел, как мы живем. Мы навсегда избавились от чародейства триста лет назад и с тех пор не оглядываемся на прошлое.
Мореплаватель глубоко вздохнул и на секунду вспомнил сверкающие стеклянные здания Пляжа, гладкие улицы, сияющие металлические экипажи, едущие без всяких лошадей, улыбающихся, здоровых чистых людей. Он вспомнил об mp3-проигрывателях, Визажбуке, ТвоемМесте, о надежной канализации, сухом мартини и досках для серфинга. И еще он вспомнил о том, что все это стало возможным по одной-единственной причине. Волшебников в стране Авс не существует.
— Да ладно, чушь это все, — вздохнул Триумф, а через секунду добавил: — Просто помни… Нет, не просто. Главное, помни про настоящую причину, почему ты здесь.
— Маневр?
— Именно. Маневр. Я ведь шею подставляю ради твоего народа, потому давай без лишней критики.
