Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
➧
Я помню многих своих пациентов. Есть несколько людей, которых я помню очень хорошо, как правило, это молодые больные, потому что не запомнить общение с этими людьми невозможно. Когда ты старше своего больного, а я был довольно молод, когда их лечил, мне было тогда 35, а им было 32 и 29. Особенно запомнилась девушка 29 лет с диффузной инфильтративной формой, тотальное поражение желудка с признаками уже выраженной регионарной лимфаденопатии. На тот момент мы проводили периоперационную химиотерапию, которая, возможно, дала ей какой-то шанс на хороший результат. И я ее оперировал, выполнил ей тотальную гастрэктомию с лимфаденэктомией D2. Мы получили очень плохую морфологию, из 66 удаленных лимфоузлов 42 были поражены метастазами, было понятно, что прогноз у нее крайне пессимистичный. Как доктору мне хотелось ей внушить какую-то надежду, но, реально понимая сложность ситуации и плохой прогноз, я объяснил ей – у нее на руках был маленький ребенок, 3 годика, она была без супруга, в разводе, – что ей осталось какое-то время, чтобы попытаться определить свою судьбу и судьбу своего сына. Это было очень сложно.
После этого разговора она поступила ко мне примерно через 4 месяца уже с кальцематозной непроходимостью. Мы ее взяли в пять на операцию, жутчайшая ситуация, когда сморщенная брыжейка, все кишки в конгломерате, выделить что-либо очень сложно. Тем не менее, нам удалось взять элементарную петлю и вывести ее на стол, это то, что позволило бы ей получать необходимые элементы для максимального продления жизни. Она прожила еще 2 или 3 месяца.
Очень сложно разговаривать с родственниками больных в этой ситуации. Приходила мать в слезах, это всегда очень сложный разговор. Скажу честно, после этого разговора я ушел, закрылся в конференц-зале и тоже дал волю чувствам. Первый раз за всю мою карьеру я плакал по поводу своего больного.
Да и второй человек был тоже интересный больной, 32 года, молодой, активный. Семьянин, двое детей, и он поступил тоже с верифицированным низкодифференцированным раком – карценомой желудка, причем на 2–3 сутки у него развился эпизод достаточно интенсивного профузного кровотечения из опухоли, что бывает крайне редко. Эндоскопический контроль неэффективен, падение гемоглобина фактически до 35 г на литр, интенсивная гемотрансфузия, и комиссионно было принято решение об операции, так называемой деваскуляризации желудка. Таким образом удалось стабилизировать ситуацию и уменьшить интенсивность кровотечения. В дальнейшем эндоскопический гемостаз был успешен и удалось его подготовить к операции по поводу удаления желудка буквально через 3–4 дня. Я ему тоже выполнил тотальную гастрэктомию. Тоже было много пораженных лимфоузлов. Он ко мне больше не приходил.
Учитывая то, что он был индивидуальным предпринимателем, наверняка у него были кредиты, у него была семья, двое детей. Перед тем как его отпустить, я ему тоже сказал: «Вадим, скорее всего, тебе осталось какое-то время, и его может оказаться не так много. И ты должен принять в этой жизни очень важные решения для себя и для своей семьи». Он понял меня, очень спокойно выслушал, сказал «Спасибо за ваш откровенный разговор», я думаю, он успел сделать все, что должен был.
Периоперационная химиотерапия – терапия, при которой химиопрепарат назначается и до операции, и после нее.
Деваскуляризация желудка – хирургическое вмешательство, при котором проводится удаление кровоточащих вен с варикозным расширением.
Время сжимается, концентрируется
Андрей
Многие вещи, на которые раньше не хватало времени или которые казались второстепенными, внезапно становятся для тебя важными, например, составление и обновление музыкального листа, который хотел обновить, сделать, но руки никак не доходили. Теперь лист полностью обновлен. Художественные книги, которые я хотел прочитать, старательно записывал в свои заметки, там их уже довольно много. Думал, что я когда-нибудь прочитаю купленные, расставленные в том порядке, который мне интересен. Поэтому они тоже уже у меня распланированы. Прямо сейчас слушаю песенку Басты «Сансара». Может быть, слышали, классная такая, философская вещь. Внезапно приходит осознание, что, пожалуй, такая встряска даже полезна: время сжимается, концентрируется, а ваши планы выкристаллизовываются.
➧
Я сейчас нормально сплю, но я и после диагноза спал совершенно без проблем. Это не вызвало во мне стресса настолько выраженного, чтобы у меня нарушился сон. Со сном у меня никогда проблем не было. Иногда количество мыслей, которые возникают у меня, если я, например, просидел, думал над проектом, мешает мне заснуть. Это проблема. Я тогда встаю, опять начинаю что-то записывать. Мой мозг работает, я пытаюсь его отключить, иногда не получается. Но это, видимо, уже такие мои личностные особенности.
➧
Количество сообщений меня на самом деле просто поразило. Я очень благодарен всем вам за поддержку, она мне очень необходима сейчас, поверьте, и я читаю каждое сообщение. Я физически не успею ответить на все, за это прошу прощения, но я постараюсь ответить максимально много.
Когда я узнала диагноз Андрея, то моя первая реакция была, конечно же, шок. Потом страх, нежелание принимать действительность. В это мгновение жизнь остановилась. Я не могла и не хотела мириться с тем, что болезнь, с которой Андрей боролся, спасая жизни всех, кто обращался к нему, коснулась его самого! В голове пульсировало «не может быть», и я надеялась только на то, что это всего лишь ошибка в диагностике. Нашему сыну на тот момент было всего лишь полгодика, и у всех в нашей семье были планы, идущие далеко вперед.
Когда Андрей сказал это все, у меня слезы сами по себе лились по щекам, в горле стоял ком и не давал произнести ни слова. Мы сидели в машине… я отвернулась к окну, пытаясь не давать волю эмоциям. Я где-то подсознательно понимала, что сейчас не время для истерик и причитаний. Отдаленно я слышала голос Андрея: к моменту, когда муж озвучил мне свой диагноз, у него уже был готов план дальнейших действий. И Андрей рассказывал мне его спокойным уверенным голосом! Поэтому кто кого поддержал в этот момент – сложно сказать. Я считаю, что моя реакция – страх – была абсолютно оправданной и естественной, но я смогла сдержать себя максимально, чтобы не впасть в истерику. Это важно.
В общении с мужем, если ему ставят онкологический диагноз, нужно очень стараться не быть навязчивой со своими переживаниями. Лучше давать волю эмоциям в разговоре с теми, у кого сил больше, – с теми, кто готов нас выслушать и поддержать. Спасибо моей маме – она всегда была рядом, поддерживала тогда и сейчас! С друзьями, родственниками, в разговоре с ними можно выговориться, но в общении с мужем нужно показывать свою стойкость! Ему нужны ваши силы и ваша вера.
Очень важно показывать любимому человеку, что, получив диагноз, он не «выбывает» из обычной жизни. Объясню: в самом начале я неверно повела себя. Инстинктивно, не зная, что делать и как себя вести, я стала проявлять излишнюю опеку и заботу об Андрее. На что Андрей отреагировал сразу, сказав, улыбаясь: «Не относись ко мне так – я обычный человек». И это было правильным замечанием! Я поняла, что своими действиями не придаю ему сил, а лишь нагнетаю ситуацию. Именно поэтому нужно уважать право мужа жить, как и раньше, насколько ему позволяют обстоятельства, и контролировать свое желание защитить его от каждого дуновения ветра. Мужа точно стоит включать в жизнь семьи. Иначе велика вероятность того, что состояние «я больной» войдет в привычку. Задачи должны быть посильными, в зависимости от этапа лечения и физического состояния.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
