Если мы повернем наши головы налево от судьи, то увидим две скамьи, на каждой из которых сидят по шесть человек, – это наши канонические присяжные. Присяжные по делу мистера Таттла, как и по любому другому делу, представляют собой разношерстную группу из двенадцати человек, каждый из которых был выбран случайным образом для осуществления правосудия. Как бы мы ни старались прочитать присяжных краешком глаза, однако толку от этого не больше, чем от гадания на кофейной гуще. Единственный верный завет барристера – остерегаться кивающего присяжного, так как именно улыбающийся и одобрительно покачивающий головой во время твоей заключительной речи присяжный и вынесет приговор, который в пух и прах разнесет твою аргументацию.
Для каждого дела, рассматриваемого в Королевском суде[5] (10), приглашаются двенадцать случайным образом отобранных граждан возрастом от восемнадцати до семидесяти пяти лет с целью выслушать все показания и имеющиеся доказательства и единогласно (либо, как это бывает в некоторых обстоятельствах, большинством голосов в соотношении не менее десяти к двум) решить, является ли обвиняемый виновным. Присяжным может стать каждый, у кого нет судимостей и тяжелых психических расстройств (11), и большинство из нас рано или поздно вызовут в суд в роли присяжного. Тем не менее, несмотря на свою бесспорную роль определяющего символа нашей системы правосудия, современный присяжный также является и результатом весьма длительного процесса эволюции.
Присяжным может стать каждый, у кого нет судимостей и тяжелых психических расстройств.
Закладывая фундамент общего права, Генрих II приблизительно в то же время также стал продвигать идею решения земельных споров двенадцатью присяжными, а в 1166 году привлек их и в уголовную сферу в виде «большой» или «представляющей» следственной коллегии присяжных. Несмотря на такое же название, функции этих присяжных значительно расходились с возлагаемыми на современных присяжных: они больше занимались следственной, чем судебной деятельностью. Каждый раз, когда судья заезжал в округ, чтобы стать председателем созванного на месте суда, из местных жителей вызывались двенадцать свободных мужчин, которых обязывали сообщать под присягой о любых правонарушениях (речь шла в первую очередь о таких тяжелых серьезных преступлениях, как убийство, разбой и хищение), про которые им было известно либо по поводу которых у них были подозрения. Ткнув своим пальцем и представив инкриминирующие доказательства, большая коллегия присяжных-стукачей после этого умывала руки, и рукава закатывал сам Бог, чтобы опуститься до тех самых судебных ордалий (ну или Божьего суда). Так продолжалось до 1215 года, когда Папа Римский Иннокентий III вместе с четвертым Латеранским собором с запозданием осознал сомнительную праведность судебных ордалий и запретил священнослужителям их проводить. Вместо этого местных жителей, которым, скорее всего, были известны обстоятельства преступления, привлекали в качестве следственной группы для выявления фактов, которая собиралась на суде, делилась своими знаниями и определяла степень вины. В этой модели «большая» коллегия присяжных, со временем разросшаяся до двадцати трех человек, по-прежнему отвечала за «представление» обвиняемого – они должны были согласиться с тем, что ему действительно нужно отвечать на выдвинутые обвинения, – в то время как показания в суде заслушивала «малая» коллегия присяжных из двенадцати человек. Концепция большой коллегии присяжных, выступающей в роли фильтра, определяющего, должен ли человек представать перед судом или нет, изжила себя в Англии и Уэльсе в 1933 году (12) (хотя в тех же США она все еще сохраняется в уголовном судопроизводстве); однако двенадцать присяжных до сих пор остаются краеугольным камнем нашего права. Изначально привлекаемые и для разрешения гражданских споров, в настоящее время присяжные остались, за очень редкими исключениями, лишь в уголовных судах. Характер коллегии присяжных на протяжении веков трансформировался из гогочущего сборища пуаро местного разлива, которые, как ожидалось, должны были быть лично знакомы с обстоятельствами рассматриваемых ими обвинений, до совершенно незаинтересованной и беспристрастной группы посторонних людей, выслушивающих данные свидетелями под присягой показания. В отличие от порядков тринадцатого века, современным присяжным категорически запрещается проводить какие-либо расследования или заранее что-либо знать про стороны рассматриваемого ими уголовного дела. Никто из этих двенадцати не знал мистера Таттла, равно как они не знали – до начала суда, во всяком случае, – о том, насколько сильно он негодовал по поводу вторжения на его участок соседской плакучей ивы. Будучи присяжным, днями ожидающим своего часа за кулисами, вызываемым в суд спустя несколько часов после своего прихода и снова гонимым прочь каждый раз, когда адвокат встает, чтобы выпалить: «Ваша честь, возник правовой вопрос», – запросто можно почувствовать себя какой-то запасной деталью. Может сложиться впечатление, что присяжные являются наименее важными людьми в зале суда, а не играющими центральную роль во всем судебном процессе, так что, пожалуй, имеет смысл задуматься на мгновение о том, почему мы до сих пор так упорно цепляемся за идеал присяжных.
Присяжным запрещено заранее что-либо узнавать и интересоваться про стороны уголовного дела.
Первым предлагаемым объяснением обычно является независимость присяжных от государства. В качестве заложения основы этому частенько упоминается подписание Великой хартии вольностей в 1215 году. Этот самый известный и ключевой момент в истории права Англии и Уэльса знаменовал собой разрешение давних споров между королем Иоанном I и кучкой мятежных баронов, замышлявших свержение монарха. Чтобы наконец с ними договориться, король был вынужден согласиться отказаться от всевластия монархов и связать себя общим законом. Из шестидесяти трех параграфов, изначально принятых в данном соглашении, современные люди наиболее знакомы с двумя – тридцать девятым и сороковым:
