Это не воля, Жеребенок. Это иное – и я не знаю ему названия.
Но – они уходят от нас. Рвут единство Аннуина и Прайдена. Вернее – пока еще не рвут. Только ослабляют.
Но скоро и разорвут.
Араун понял опасность. Он поспешил обменяться властью с Пуйлом; твоя мать была готова терпеть насмешки хуже рабыни, лишь бы Придери стал вторым человеческим королем Аннуина…
Теперь – ты.
Помни, Жеребенок: дело не в священном стаде. Даже если… то есть когда вы отвоюете его у Гвидиона, миры всё равно будут расходиться. Нужно что-то иное, Марх. Что-то, что оставит людям всеведенье.
Поверх такого обольстительного и неотвратимо губящего их разума.
Марх очнулся в Корнуолле.
Он лежал на камнях рядом с башней. Тинтагел.
Король (теперь – действительно король? кажется – да, но впрочем, неважно) помнил весь свой разговор с Враном, но судьбы миров сейчас ничего не значили перед первым долгом хозяина.
Хозяина хоть простой усадьбы, хоть замка, хоть страны.
Обвести свои границы.
Опахать владения на быках.
А чтобы оберечь Корнуолл от гнева Манавидана, его надо опахать совсем не на тех быках, которых крестьяне понукают в поле.
Совсем не на тех.
Кромка мира: Марх
Изначальные.
Бушующее море – вотчина Манавидана, пучины Рианедд, бездны Ворруда – всё это было лишь каплей меж рогов подземного Пейбиау.
Безмятежное сияние полудня, тучи, грозы, ураганы – это лишь один вздох небесного Нинниау.
Мир людей… да пожалуй что и Аннуин – лишь прах под копытами двух Быков.
Они суть предел мироздания. Граница границ.
Тот, кто сумеет запрячь их и провести борозду, – создаст несокрушимую грань.
Впрячь в одно ярмо преисподнюю и высь.
Марх стоял возле Тинтагела. Стоял в Аннуине – рядом со своим замком, что высится в двух мирах. В мире людей он именно высится, устремляется к небесам, а вот в Аннуине – уходит вниз до самых чертогов Нудда, до таких бездн, куда лишний раз лучше не спускаться. Никому. Говорят, из всех сидхи только Сархад Коварный осмеливался нисходить туда… но так где теперь Сархад?..
Вглубь до чертогов Нудда… нет, отнюдь не сидхи начали строить этот замок. Кто были первые строители? Кто вгрызался в каменные недра, кто устремлялся до самого дна мироздания?
Нет ответа.
Но именно здесь соединено подземное и небесное. И не Тинтагелу ли стать тем ярмом, в которое можно запрячь Нинниау и Пейбиау?
Марх прикрыл глаза. Сосредоточился.
И – перестал быть собой.
Сейчас он был всей своей землей – седыми прибрежными утесами, изъеденными морем, вересковыми пустошами, пашнями и болотами, лесами и деревнями… он был сейчас этой башней, проходящей сквозь мир людей и Аннуин, соединяющей воедино время и вечность.
Под ним мычал Пейбиау, и море ревело, вторя голосу подземного Быка; над ним ярился Нинниау, выдыхая грозы и ливни, но он, Марх, уже не Жеребенок, уже Король – он сейчас ощущал, как его сила проходит сквозь небеса, мир людей и преисподнюю…
И эта сила надежнее любого ярма соединяет подземного и небесного быков, подчиняя их.
Пахота началась.
Кромка судьбы: Марх
Я недвижим. Я стою в Тинтагеле, и мое тело не шевелится.
Движется только мысль.
Я вижу все прибрежные скалы, все бухты, заливы, отмели и мели, все подводные утесы, грозящие гибелью морякам… всё это, шаг за шагом, разворачивается передо мной.
И в каждом моем шаге сходятся небеса и преисподняя. Нинниау и Пейбиау, послушные моей воле.
Вспучивается мироздание, сыплются в сторону судьбы, которые не сбудутся, события, которым не случиться, неначавшиеся концы, несбудущиеся проклятия – всё отваливается, словно земля из-под лемеха пахаря.
Глубоко прорыта священная борозда.
Быки движутся, я вырываю эту борозду дальше.
Вырываю.
Я вырываю ярд за ярдом.
Вырываю берега из-под власти Манавидана.
Вырываю мою страну из-под ненависти отчима.
Врага.
Потом мудрые люди… впрочем, и сидхи тоже – будут рассказывать, что они видели, как король Корнуолла шел по ярящимся морским водам, словно те были всхолмленной землей.
Марх шел, погоняя запряженных в ярмо двух синих быков – иссиня-черного подземного и светло-голубого небесного. Каждый бык был ростом со скалу, они били копытами по волнам, высекая из воды искры, они выдыхали ветер и огонь, но Король твердо держал их, подчиняя своей воле и силе ярма.
Они обошли весь Корнуолл – вдоль всего западного и южного берега, от устья Северна до границ Девона.
Впереди них гневно дыбились бури, но позади незримой борозды море было тихим.
Прибрежное море.
Океан бушевал в бессильной злости.
Кромка моря: Дахут
Прислушайся к песни пены. Близко белые брызги, манит морок морской.
Глупец, ты думаешь, что ты оградил свое королевство? Свой жалкий клочок земли и голые ребра скал? Ты, сын Рианнон и пасынок Манавидана, ты, взращенный в беспредельном море, ты, знавший истинную мощь, ты этим валом отгородился не от моря. От самого себя. Ты отрезал часть своей души.
Зачем?
Манавидан бы принял тебя. И я бы приняла… говорят, ты сватался к моему отцу. К владыке подводного Исса. Людям никогда больше не увидеть наш город – но в пучинах Рианедд по-прежнему высятся его башни. Мы бы вошли туда вместе, Конь. Я бы приняла тебя в свои объятья, как морской залив принимает могучий поток равнинной реки.
Серебряный знак на моей груди – ключ от подводного Исса – вспыхнул бы, пронизывая мерцающую мглу, и ворота Глубинного Города распахнулись бы тебе навстречу.
Еще не поздно, Марх. Мне не переплыть через твой вал, но ты можешь перескочить его.
Море зовет тебя, сын Рианнон. Возвращайся домой!
Марх стоял на волне, как на скале. Чуть поодаль, в белой пене, как на богатом ложе, сидела Дахут, дочь Градлона. Лишь пеной было прикрыто нагое тело морской красавицы – и Марх не мог не признать: она была хороша!
