За Луккой автострада переходила в магистраль, ведущую к Генуе, и, взглянув на золотые часы на запястье, Бен обнаружил, что уже второй час дня. Его одолевало искушение остановиться где-нибудь и перекусить, но он удержался. Он знал: желание перекусить вызвано просто его подсознательными попытками найти повод отсрочить приезд.
Кальвадо находился чуть севернее Сестри, эта очаровательная рыбачья деревушка возле залива Порто-Камаджо в последние годы стала чем-то вроде Мекки для яхтсменов. Узкие улочки круто спускались к гавани, где вдоль новой набережной растянулись причалы для более роскошных судов, нежели рыбачьи лодки, что теснились у старого пирса, а два особняка восемнадцатого века, принадлежавшие семьям генуэзских патрициев, были превращены в отели. Сады, пестрящие цветочными клумбами, мелькали среди пальмовых и апельсиновых рощ, а с дороги, которая спускалась к деревне, Бен разглядел бухту с песчаным пляжем, где они с Кэсс любили купаться и нырять несколько лет назад. К счастью, отдыхающие, проторившие путь в Кальвадо, не погубили его стиль и атмосферу, и, если бы Софи более терпимо относилась к затянувшейся холостяцкой жизни Бена, он наверняка проводил бы на вилле больше свободного времени. Она настойчиво подсовывала ему так называемых достойных девушек — главным образом дочерей своих подруг, к которым Бен был совершенно равнодушен.
Вилла-Андреа расположилась на утесах над заливом. Софи перебралась сюда после развода с Гвидо Скорцезе, предпочитая уединение Кальвадо сочувствию своей тосканской родни. Кроме того, ничто в Кальвадо не напоминало ей о бывшем муже, и хотя друзей у нее было немного, Бен знал, что его мать не одинока.
К вилле вела извилистая дорога, у обочин которой кусты малиновых олеандров чередовались с искривленными стволами вековых оливковых деревьев. Бен проезжал мимо других вилл, сады которых казались особенно пестрыми и яркими по сравнению с темной зеленью лесистого склона, а затем впереди показалась Вилла-Андреа — со стенами, почти полностью скрытыми цветущими кустами жасмина и каскадами вьюнков.
Он припарковал «порше» в тени цитрусовых деревьев, что были посажены для защиты дома от северных ветров, дующих с Альп зимой. Оставив дипломат и сумку с вещами в багажнике машины, он открыл калитку и вошел.
Перед ним открылся величественный вид. За утесами до самого горизонта простирались ярко-синие воды Лигурийского моря, кое-где виднелись океанские суда и небольшие паруса яликов. В тени прибрежных скал находилась та самая бухта с песчаным берегом, которую он видел раньше, а по обе стороны от нее изгибались два поросших сочной зеленью мыса, окружающие залив Порто-Камаджо. Со своего места Бен мог разглядеть даже стены аббатства бенедиктинцев, которое высилось в гордом одиночестве над городом Порто-Камаджо. Бен глубоко вздохнул, наслаждаясь минутами уединения.
— Бенвенуто!
Возглас матери — только она звала его Бенвенуто — мгновенно заставил забыть об удовольствии, вызванном живописным видом. На миг он испытал почти досаду, оттого что вынужден был пожертвовать внутренним покоем ради спора, который ему предстояло выдержать. Но затем здравый смысл и чувство долга восторжествовали над раздражением, и Бен направился к матери с улыбкой неподдельной радости.
— Mamma, — ласково пробормотал он, оказавшись в ее объятиях. — Come stai, cara? Tu stai bene?[1]
Софи сердечно приветствовала сына, взяв его лицо в ладони и вглядываясь в него так, словно надеялась заметить какие-нибудь значительные перемены в его внешности. Бен обнаружил, что его напряжение растет. Это нелепо, понимал он, но чувствовал: Софи сразу поняла — это не просто визит вежливости после путешествия за границу. Но что еще она увидела в его глазах? Неужели его мысли — для матери открытая книга?
— Ты выглядишь усталым, — наконец произнесла она на тосканском наречии, которое всегда считала самым чистым из диалектов Италии. — По-моему, этот курс лекций в Австралии и Новой Зеландии оказался для тебя более напряженным, чем ты думал. — Ее темные глаза, так похожие на глаза Бена, сузились. — Или же в этой усталости повинна какая-нибудь женщина?
Бен испустил глубокий вздох, но облегчения не испытал.
— Да, поездка выдалась утомительной, — подтвердил он, высвобождаясь из цепких пальцев Софи и напуская на себя задумчивое выражение. — Но вернуться домой так приятно! Я не прочь отдохнуть.
Софи широко распахнула глаза.
— Ты хочешь остаться здесь?
Бен проклял свой болтливый язык.
— Не совсем так, — торопливо поправился он и взглянул в сторону машины, но потом решил занести вещи в дом немного позднее. — Покамест мне достаточно выпить чего-нибудь холодного, и побольше. Я не останавливался перекусить и потому извелся от жажды.
— Ну конечно!
Окинув сына еще раз внимательным взглядом, Софи повела его в дом. На некоторое время она отвлеклась, но Бен прекрасно понимал, что мать не забудет его неуклюжий отказ отдохнуть на вилле.
Вилла, которую Гвидо купил бывшей жене, казалась слишком большой для одинокой женщины и ее сына. Просторные комнаты, выложенные прохладной плиткой, были элегантно обставлены — гораздо элегантнее, чем дом в Генуе, и Бен часто размышлял, не вынашивала ли Софи планы перещеголять новый дом Гвидо в Лондоне. Разумеется, такой роскоши, как четыре спальни, в каждой из которых имелась собственная гардеробная и великолепная ванная, Софи не знала до замужества. Тосканское селение, откуда она была родом и где до сих пор жила бабушка Бена, считалось захолустьем и не менялось на протяжении жизни нескольких поколений. Во многих отношениях Бен завидовал своим так называемым «бедным» родственникам, несмотря на презрение к ним матери. Пусть его двоюродные братья и сестры лишены тщеславия, как часто заявляла Софи, по крайней мере они счастливы и не сомневаются в своем будущем.
Бен с неподдельным удовольствием огляделся по сторонам. Софи поддерживала в доме безукоризненный порядок. Темно-красные плитки под ногами Бена отражали полированное дерево балкона над его головой, а за дверью в форме арки просторная гостиная сияла такой же чистотой. Разумеется, мать Бена жила здесь не в полном одиночестве. Для домашней работы и ухода за садом она наняла супружескую пару своего возраста. Но Софи сама готовила еду — даже если Марии потом приходилось убирать на кухне — и, когда Бен появлялся на вилле, ухаживала за ним сама. Она уверяла, что ей нравится содержать в чистоте его комнату и гладить ему рубашки, и если у Бена имелись какие-нибудь возражения, ему хватало ума держать их при себе.
Вилла занимала почти половину акра, большинство ее комнат располагались на первом этаже. Но две спальни находились наверху, и Бен подумал, что Кэсс вполне могла бы занять одну из них, как прежде, если только мать согласится принять ее. Комнаты самого Бена, как и Софи, помещались внизу, а в пристройке, к которой вела аллея, жили Мария и Карло Альваро.
Мария Альваро хлопотала вместе с Софи, когда Бен вошел в кухню, чтобы помочь им. Эта миниатюрная седовласая пятидесятилетняя женщина выглядела гораздо старше Софи, та была высока ростом, как ее сын, а ее черных длинных волос лишь слегка коснулась седина. Мария суетилась, нагружая поднос по указаниям Софи, но, когда вошел Бен, подняла голову и встретила его теплой улыбкой.
