Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 26
Однажды, вернувшись с обеда, мы увидели Мардж на носилках. Ее лицо распухло и посинело. Надзирательница объяснила, что она поскользнулась в душе и сломала руку и ключицу. В тот день на обед Мардж не ходила, потому что худела.
Кэти никогда не участвовала в потасовках. Сидела и ни на что не обращала внимания. Когда меня сюда посадили, она считалась здесь своей. Оказавшись в федеральной исправительной тюрьме, уговорила пару девушек проводить с ней ночи в главной камере.
Когда я почувствовала себя плохо, Кэти подошла к моей скамье, села рядом и обняла меня. Поцеловала. Странно, но я не ощущала разницы между ней и мужчиной. Наверное, потому что Кэти сама не видела этой разницы. Однако она никогда ни о чем меня не просила.
Прибывали новые девушки, и теперь дрались с ними. А я сидела, ни на кого не обращая внимания, и наслаждалась одиночеством.
Она говорила о сексе, в руке – выключатель, а я лежала на полу, распластавшись, как старуха, со старым синим линолеумом в цветах. Это означало грязь, грязью и было, а я всегда знала, когда должны были съесть Гретель, лежала на кукольном столе и сама была Гретель. Пришла ведьма с пластмассовым ножом из чайного набора и собралась резать – я знала, когда это случится, и будет больно, но одновременно приятно, и рука ведьмы была моей рукой с пластмассовым ножом. Всегда уходило так много времени, чтобы добраться до школы, хотя я видела флаг с крыльца и шла не останавливаясь в одном направлении, но меня все обгоняли. Вокруг было столько интересного: камешки, листья и вода в канаве, и как растут деревья и еще что-то, хотя, наверное, не единорог. Что поделать, если каждый шаг занимал много времени, а учитель злился, когда я приходила, однако я ни разу не останавливалась. Был еще маленький мальчонка со светлыми волосами – сидел на маленьком стульчике, запустив крохотные ручки в крохотные ножки, он был слишком мал для детского сада и ходил в ясли, но мне нравился. Если я заглядывала в туалет, то только пописать, а времени уходило так много, потому что все было интересно, а я постоянно перемещалась и не останавливалась. Мне не верили, повели в церковь, заколов булавкой красную юбку, там мне захотелось пописать, но я забыла, как поднять юбку. Вокруг были люди, звучала музыка, в кабинке я расстегнула булавку, а дома мне сказали, что юбка заколота по-другому, и я позволила что-то сделать с собой. В школе на горке вылезает шуруп, и если оттолкнуться, оставляет на ноге похожую на вышивку на носке белую царапину. Я придержала юбку, чтобы она не задралась, и не заметила, как шуруп разорвал трусики. Когда я пришла домой, меня спросили, что со мной делали большие ребята, и я ответила – ничего. На следующий день все повторилось, однако я заметила на спуске шуруп и рассказала все, как было. Она поджала губы и спросила, случалось ли подобное с другими маленькими девочками. Я ответила: не знаю. Затем она пошла в школу, и они с учителем, осмотрев горку, не нашли, чтобы на спуске выставлялся шуруп, я тоже не увидела, и с другими девочками ничего не происходило. С тех пор я в школу больше не хожу.
Это началось, когда появился он. Однажды ночью я проснулась, поискала ее, но ее нигде не было. Испугавшись, я спустилась по лестнице. Живущая в подвале девушка с песочными волосами читала, и свет падал на ее голову. Я встала на колени, измазав пижаму, и смотрела сквозь окно, как она читает. Девушка читала для меня, пока мать не вернулась с ним домой. Я еще побыла с девушкой с песочными волосами, а затем явился он, поднял меня с колен, поцеловал, и я ушиблась о его лицо. От него воняло пивной кислятиной, я оттолкнула его, а она сообщила: он мой новый папа. Я ненавидела его и несколько раз сказала ей, что видела его в таверне с другой женщиной. Она мне поверила, и они поцапались, он глядел на меня, и я видела в его глазах страх, и я называла его Джорджем, а не папой. Он уплыл, и у нас все нормализовалось, кроме того, что мне пришлось спать в ее кровати в салатовой комнате, где становилось светло, когда утром рассветало. Но я не могла вставать, потому что она жарко спала рядом со мной, и от ее тяжелого запаха, словно она впервые принимала ванну, меня в этой светлой комнате тошнило. И я открыла окно, увидев в черной грязи свою красную сандалию, там, куда я ее бросила, а она не нашла.
Я спала вместе с ней и однажды почувствовала, что в постели мокро. Подумала, мол, провинилась сама, но она сказала, что у нее отошли воды, и исчезла, а меня отдали миссис Райс, где я спала одна в кровати с высокими колонками. Там был большой мальчик, он сидел со мной за столом, брал двумя пальцами мою булочку, намазывал ножом со всех сторон горячим маслом, солил, перчил и горячую, в каплях протягивал мне. Ничего подобного я не ела, и он мне понравился. В полу были отверстия, и если стоять утром на решетке, когда еще темно, чувствуешь горячий ветер. Потом за мной пришел он, я плакала и не хотела уезжать, но он дал мне леденец и посадил с собой в машину, а дома сказал, что меня ждет сюрприз. Это было радио, и в это время передавали «Одинокого ковбоя», а ребенка не оказалось, и я заревела. Она поставила меня в ванну, стала мыть, посмотрела между ног и закричала, что он что-то со мной сделал, потом еще много раз повторяла, но я не помнила, чтобы он что-то со мной делал. С тех пор до того, как я от нее ушла, она часто меня звала, и по ее тону я понимала, что она хочет сказать, что он что-то со мной сделал, и спросить, так это или нет. Или упрекнуть, что я сама этого хотела. Однажды после того, как мы переехали в новый дом, возникла ссора, и она, разозлившись, заперлась в ванной. Он попросил меня помочь убрать постели в гостиной, чтобы сделать ей приятное. С нами был мой маленький братик, и мы возились вовсю, чтобы ей угодить. Потом она вышла и, пронзительно посмотрев на меня, спросила: закончили? – и потому, как хмыкнула, было ясно – она спрашивает: ты с ним это сделала?
Он никогда не разговаривал со мной, а я с ним, поскольку оба понимали, что́ она подумает. За столом я не наклонялась в его сторону, не касалась его стула, его тарелку, вилку и ложку держала только двумя пальцами и не дольше, чем для того, чтобы подвинуть, куда надо. Чтобы она не подумала, будто держу их слишком долго, потому что обожаю их, поскольку они его. Не развешивала после стирки его одежду, не гладила и не складывала его нижнее белье, и она решила, что я его ненавижу, и это ее устраивало. Однажды он захотел сделать приятное, показаться хорошим, и она разозлилась на него, потому что он принес ей желтые цветы, коричневое, как мягкий шоколад, платье, а мне – плавающую в прозрачном шаре маленькую золотую рыбку. Я осторожно держала шар, смотрела на рыбку, а она кричала на него, швырнула цветы на пол, стала их топтать, разорвала платье и кинула в него, негодующе смотрела на меня, а я на нее, затем на плавающую в круглом аквариуме рыбку. Его же взгляд был спокоен, он ждал, я развела руки, шар упал на бетонный пол и омочил мне ноги. В осколках стекла и воде билась и ловила воздух ртом оранжевая рыбка с тонким, прозрачным хвостом, сквозь который все было видно. Он же сказал: «Ты, если захочешь, еще можешь ее спасти». Я посмотрела на мать, та ответила твердым взглядом, я топнула и размазала подошвой рыбку по цементу, а затем отступила. Он наклонился, собрал осколки стекла и пошел выбрасывать, а мать на него кричала.
Она удивлялась, почему я не задаю об этом вопросов, и вот однажды мыла меня в кухне в корыте – большой, серой посудине с рифленым дном, над которой обычно корячилась со стиральной доской и куда лила горячую воду из большого чайника, и если сидеть в ней долго, то на заднице появляются вмятины, как от горшка. Шел дождь, почти стемнело, в доме никого не было, и она пыталась объяснить мне, откуда берутся дети и все такое, а я не знала, как ее остановить, и неотрывно смотрела на дерзко плавающего у меня между колен утенка с нарисованными черными глазами. Ее обожженные кипятком руки покраснели, костяшки пальцев огрубели оттого, что она постоянно терла мою джинсовку.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 26
