— Куда рвешься? А ну пошли со мной! Поговорить нужно! — дернул дочь к себе. Та не удержалась, упала. Из ювелирного магазина вышел дежурный.
— Эй ты! Чего к девушке пристаешь? — зло глянул на отца.
— Она моя дочь! И не твое дело, как с ней обращаюсь! — ответил хмуро.
— Дома разборки устраивайте, а не в общественном месте, не то заберу в отдел, там научат деревенщину, как себя в городе вести надо.
— Уж не ты ль в учителя рвешься? — глянул презрительно на дежурного. Тот вытащил телефон, чтобы вызвать машину. Девка растерялась, стала просить за родителя. Сержант уже решил отпустить его, но отец заметил едко:
— И ты на сучью транду клюнул! Ночью к этой потаскухе пойдешь иль теперь за угол уволокешь и отдерешь? Ей не внове. Она уломается, проститутка проклятая! — Дал Лельке такую затрещину, что она отлетела под ноги прохожих.
Пока она встала, отряхнулась, отец уже стоял в наручниках, материл всех подряд. Лелька хотела уйти подальше от этого базара, но милиционер не отпустил, попросил подождать машину. Та и впрямь скоро приехала.
Девка узнала в прибывших своих клиентов, но не подала виду, что знакома с ними. Тому учила бандерша. К тому же милицию в притоне обслуживали вне очереди и бесплатно.
Дежурный милиции рассказал о случившемся. Приехавшие оперативники затолкали отца в машину, закрыли, а Лельку к себе в кабину увели.
— Не трясись! Ну поговорим с ним, предупредим, чтоб не доставал тебя, и отпустим! — пообещали Лельке. А утром позвонили и предложили девке забрать труп отца домой.
Она не поверила в услышанное, спросила:
— Труп? Вы шутите! Вчера увезли живым от магазина! Его убили у вас?
— Что несешь, дура? Он скончался по пути к нам, в машине! — ответили грубо.
— А почему позвонили только теперь? — спросила Лелька. Но ей не ответили, бросили трубку на рычаг.
Девка позвонила домой. Нарвалась на мать. Та еще ничего не знала о смерти мужа. И она, опередив дочь, сказала:
— Тебя отец ищет в городе. Ему мужики сказали, что в притоне ты живешь. Он пошел разузнать. Если так, своими руками порвет. Уж один раз оплачем.
— Сначала его забери из милиции. Труп. Поняла? А то понравилось вам других поминать. Себя оплачьте для начала, до меня еще не дошла очередь. Его урывай. Бери машину и кати в горотдел.
На следующий день мать сама ворвалась в притон. Сыскав Лельку, вцепилась ей в волосы, заорала зверино:
— Это ты, блядища, отца убила, из-за тебя умер! Менты размазали! Весь в синяках лежит в морге! Чтоб ты сдохла, змея!
— Отцепись! — отталкивала от себя мать, но та смотрела на дочь, обезумев от горя. До ее сознания не доходили слова. Бабу едва оторвали вышибалы и выставили на улицу. Она колотилась в ворота, пока ее не забрали в психушку. Лелька, несмотря на позднее время, поехала к бабке, жаль было старую. Решила исподволь подготовить к случившемуся.
Бабка не спала. Она стояла на коленях перед иконой Спасителя и молилась ему, чтоб оградил семью от горестей, вернул всех к согласию, к своему очагу, с любовью и терпением.
— Выведи, Господи, нашу маленькую из места грязного, убереги от распутства и греха. Не дай погибнуть в позоре… — Оглянулась, приметила Лельку и, поклонившись образу, встала с колен. — Своих видела? Тебя искать ушли. Оба…
— Бабулька! Милая моя! Они меня хотели убить, — заплакала Лелька.
— Да Бог с тобой! Что несешь, одумайся! Ведь ты им родная, кровная! Как можно?
— Бабуль, не брешу. Сами они в том сознались. Отец возле магазина чуть не убил. Чужие люди вступились и отняли меня у него…
— Леля, малышка моя, довели его, наплели — вроде ты в бардаке нынче прижилась и ублажаешь всех подряд за деньги. Ну а ему как стерпеть? Вот и пошел убедиться, правду ли говорят или обоврали без вины. Скажи мне, верно те слухи пустили или с зависти позорют? — затаила дыхание.
— Баб, когда беременную меня выгнали из дома, без сменки и копейки, что оставалось? Только наложить на себя руки, а значит — убить сына! Мне некуда было идти, кроме как на погибель. Вы все о том знали, а потому поминали.
Выжить не было шансов, никто даже не пытался вернуть, удержать — наоборот, подталкивали. Разве не так?
— Твоя правда, — согласилась бабка.
— Вот только Богу это стало не по душе, и я уцелела.
И рассказала бабке всю правду о ребенке и о себе.
— Таких, как я, много, полный притон, а сколько на улице промышляют блядством — не счесть. Даже замужние этим подрабатывают. Всем хочется выжить. Уж поверь, ребенок там будет жить хорошо. Да, с чужими бабой и мужиком. Но он будет жить, не зная, что они ему чужие! А разве лучше, когда родные дед с бабкой прокляли его неродившегося? Иль меньший грех — пихнуть в петлю нас обоих? В чем я виновата? В том, что полюбила и поверила? Тогда я не была потаскухой! Одного знала, ему отдалась девчонкой! Кто гарантирован от такого? За что возненавидели? Ведь ребенок не только Сережкин, а и мой! Теперь его нет у нас! И снова плохо, потому что сучкой стала. Им лучше было бы похоронить меня? Ну и это от Господа! Ему решать, кому сколько жить!
— Твоя правда! — прижалась бабка к плечу.
— Вот так и получилось, что судьба всех на свое место поставила.
Рассказала, что случилось с отцом и матерью.
Бабка плакала.
— Давай помолимся за них, — предложила Лельке тихо, добавив: — Мертвого и больную прощать надо…
…Горели две свечи. Женщины молились долго, не вставая с колен. Лишь на рассвете девка помогла бабке подняться и сказала, что похороны отца она берет на себя. Так и сделала. Чтоб лишний раз не расстраивать бабку, домой покойного не привезли, хоронили прямо из морга.
Мать в этом не участвовала. Врачи психиатрической больницы сказали, что ее состояние крайне тяжелое.
Лелька теперь каждый месяц навещала бабку. Случившееся в семье не прошло бесследно для обеих. Всего за месяц девка заметно постарела. Густые волосы засверкали сединой, а вокруг глаз и губ пролегли морщины. Оборвался звонкий смех. Голос стал грубым, хриплым. Лелька уже не напевала беззаботные песни, как раньше, не порхала по комнате и стала курить уже не в шутку.
Раньше она выпивала, но не напивалась до беспамятства. Еще недавно уважала кагор и шампанское. А потом до утра резвилась с клиентами. Тут же она стала пить все подряд, даже водку. И, свалившись под стол, не только обслужить хахаля, не могла дойти до койки. Тогда ее вызвала для разговора Софья:
— Послушай, милашка, сколько будут продолжаться твои запои? Ты здесь для чего? Или мозги посеяла? Думаешь, бесконечно стану ждать, пока совесть сыщешь? Или сразу указать на двери? Только помни, они для тебя уже никогда не откроются! Посмотри на себя, как ты опустилась! Старше меня выглядишь. Страшна, будто двадцать лет замужем прожила. На тебя теперь нет желающих. Все клиенты отказались. Что делать будем? — спросила вприщур.
