Глава 1
Задрыга
Такую кликуху дала ей воровская малина с зеленого детства. С тех самых пор, когда она едва научилась отличать своего отца от прочих фартовых. Она еще не усвоила своего имени, зато знала кликуху. В деле она была с самого что ни на есть мокрохвостого возраста.
И что без шуток. Капка тогда еще ходить не умела, только ползала, а малина уже взяла ее с собой в фарт.
Задрыга не помнила, кто именно взял ее, кто предложил. Да и в том ли суть? Капку обоссанным свертком сунули под мышку, вынесли в ночь, глухую и темную, как фартовая судьба…
Лишь. потом, через годы, рассказали фартовые Задрыге о том деле, в какое совсем не случайно взяли ее.
Зубодер тот, паскуда, пархатый был. Мы про то пронюхали давно. Да только не подобраться к нему ни с какого боку. Хата его почище любой тюряги. Куда ни сунься — железо или «ежи». На колючей проволоке у него не один фартовый лопух. Весь дом его, что зона особого режима. Ни перемахнуть, пи пробить. Камень и железо. Во дворе овчарки — злей ментов. Ростом со стопорилу. И никак не могла малина вломиться к зубодеру и тряхнуть на рыжуху. Он же, пропадлина, положпяк не давал. Кентовался с мусорами. Вот и ломали кентели кенты, как зубодера колонуть. И вот тут пришла мне в кентель светлая мысля, — хрипло хохотал отец задрыги, пахан фартовых, хранивший в памяти множество историй из жизни малины.
Собаки для нас — туфта! А вот как к зубодеру возникнуть., коль. на окнах решетки и ставни, двери везде железные двойные и вход на чердак изнутри дома? Ох и поломали кентели мы тогда! Зубодер был хитрей всех малин. Уж чего не вытворяли, не высовывает шнобель из хазы, ну, хоть тресни! И побирушек к нему подкидывали, и кота, и кодлу пьяной «зелени». Даже в ментов и электриков, сантехников и почтальонов рядились. Все без понту! Пошлет через дверь на все этажи и гуляй малина мимо хазы! Вот тогда и стукнуло из тебя подкидыша изобразить, — заперхался вор и, откашлявшись, продолжил:
— Дождь лил проливной в тот день. Ночь была холодная, глухая. Выманили мы зубодерских псов со двора и положили тебя на порог, перед дверью. Сами стремачим. Ты, едва стала намокать, так раздухарилась, хайло на весь свет отворила. Не зря в малине росла. Знала, чем пронять можно. А глотка у тебя и впрямь, что надо. И дождь, и ночь перекричала, всполошила зубодера., Он едва в дверь сунулся, чтоб тебя забрать, мы его и накрыли. Тепленьким взяли. С постели. Бездетным он был. А может, хрен его душу знает, крика детского не выносил. Только попух он на том, как гусь. Мы его вмиг облапошили. Дочиста. Всю рыжуху увели. Зубодер тот, падла, по дешевке скупал ее у шпаны, у налетчиков. Башли знатные заколачивал. Да и что впустую трехать, в своем деле он был дока. Жевалки делал такие, до гроба хватало.
— Вы его замокрили тогда? — спросила Капка фартового. Тот закашлялся от удивления, заматерился долго, громко. И лишь немного успокоившись, поостыв, ответил:
— Фартовые не мокрят никого! Сколько тебе про то трехать? Тот зубодер положняк не давал нам. За то тряхнули! С тех пор мозги сыскал! Сам кололся на навар! Зачем такого гробить? — искренне удивлялся фартовый. И продолжил:
— Это было впервой, когда «малина» взяла в дело дате, тебя значит. До того не приходилось слышать про такое. А ты в тот день фартовую судьбу разделила. Сработала лихо. Без промаха. Ну и блажила! Аж в тыквах у нас зазвенело. Боялись мы, что не только зубодера, мусоров сдернешь из ментовки.
— Кто ж взял меня? — рассмеялась Капка хриплым, не детским смехом.
— Так сложилось, девать тебя стало некуда. Барух лягавые замели в тюрягу, шмары бухими были. Шпане не оставишь. А одну — не бросишь. Ты, едва зенки продирала, поднимала такой хай, что всех на катушки ставила. И тверезых, и бухих. Чуть тряпки под тобой отсырели, хана всем вокруг! Вот и доперло, что только ты сумеешь зубодера с его дома выдавить своим визгом.
— А мать моя где была? — посерела с лица Задрыга.
— Ее уже не было на белом свете. Тебе три месяца исполнилось, когда она откинулась. Вот и осталась ты с нами, горе и смех для всех кентов, — качнул головой фартовый.
— Выходит, женатым ты был?
— Ты что? Мозги сеешь? Нам семьи законом запрещались! И тут тоже не женился я! Заглядывал к ней. А она — любила! Так-то и случилось, что не захотела от тебя избавиться. Хотя уговаривал, просил, грозил бросить. Но не помогло. Видно, чуял наперед, сколько мучиться с тобой придется. Но не отмазался от судьбы, — умолк фартовый, задумчиво уставившись в темный угол комнаты.
— И часто после того меня в дела брали? — спросила Задрыга.
— Да уж не без того! Верняк трехают — лиха беда — начало. Весь север малина тряхнула, подкидывая тебя живцом. И даже тех, кто родной маме и лягавым средь ночи дверь не отворял, тряхнули мы без мороки. Ну и шмонали нас менты — по всему свету. Тебя шарили по всем хазам. Да не фартило им. Ты, чуть мозги завелись, знала, где хайло открывать, а где закрывать надо. Все соображала. И фартовую науку с лету ухватывала. Когда с подкидышей выросла, приблудной возникать стала. По кайфу тебе было мотаться с нами «но гастролям»…
Капка с детства не имела семьи, своей постели, нехитрых забавных игрушек, да и не знала детских игр, не имела сверстников — друзей. Никогда не ходила в гости к ровесникам. Там, где она появлялась, надолго замолкал смех. Люди переставали жалеть детей, вздрагивать от их слез.
Задрыга вскоре поняла свое предназначение в малине и помогала набивать воровской общак золотом и деньгами.
Нет, фартовые не отступали от своего закона и клятв. Они не трясли жителей городов без разбору. Это — удел шпаны.
Законники не ковырялись в барахле, пропахшем нафталином. Они знали, кого трясти. И уж если провинился кто-то перед законниками, они умели его достать внезапно.
Капка помнила, как трясла малина ростовщиков, не плативших положняк, как вылавливала сутенеров, барух и барыг, как разделывалась с паханами шпановских малин, нарушивших воровские правила.
Задрыга с малолетства знала все законы, отличие своей «малины» от других, и никогда не нарушала то, чему ее учили законники.
Она не знала и не могла помнить, сколько раз фартовые пытались развязаться с нею. Случалось, ее хотели подкинуть к бездетным людям, Капка поднимала такой крик, что ее вскоре выносили из дома и оставляли на прежнем месте. Барухи ни за какие деньги не соглашались растить горластую, упрямую девчонку. А нянька детского приюта, едва приблизившись к орущему, вонючему свертку, зажала нос и поспешила от Задрыги без оглядки.
— От такой никому житья не будет! — продохнула на пороге испуганно и посоветовала никому не подходить к девчонке. Ту вскоре унесли фартовые. Их сердца не выдержали. Почувствовав знакомые руки и запахи, услышав «феню», успокоилась и Капка. Тут же уснула.
— Во, задрыга! Откуда у ней чутье? — удивились законники.
