– По-моему, в осмотрительности ничего плохого нет.
Класс! Сейчас она лепечет, как девятилетняя малышка!
Ноа, казалось, едва сдерживал смех.
– Ты совершенно права. Что плохого в осмотрительности?
Смутившаяся Джордан только сейчас поняла, какой занудой кажется Ноа. Впрочем, он и без того видит ее насквозь! Поэтому она поспешно сменила тему и попыталась отвлечь его от обсуждения ее серенького существования.
– Какой чудесный голос у Изабель, правда? – выпалила она первое, что пришло в голову. – Знаешь, ее буквально осаждают агенты, мечтающие открыть новую звезду. Впрочем, ее это не интересует. Она только на первом курсе, но уже решила специализироваться по истории, а потом получить степень магистра и стать преподавателем. Подумать только, отказаться от славы и состояния! Просто поразительно, не находишь?
Ноа ответил ослепительной улыбкой, буквально пронзившей ее насквозь, хотя вид при этом у него был несколько недоумевающим. И неудивительно. Она несет чушь, как несмышленый младенец.
Она отчетливо понимала, что следует немедленно замолчать, но не могла заставить себя закрыть рот. Под этим пристальным взглядом она все больше нервничала.
«Ради Господа Бога, Изабель, заканчивай балладу!» С нее довольно!
– Знаешь, через несколько лет Изабель должна унаследовать землю в Шотландии! Глен-Маккенна, так эта земля называется, – тараторила Джордан. – Она пригласила на свадьбу и прием ужасно странного человечка. Я только что познакомилась с ним. Он хвастается, что собрал несколько ящиков с документами о клане Маккенна. Он профессор и много лет расследует вражду, существовавшую много веков между Бьюкененами и Маккенна. Если верить профессору, Дилан и Кейт вообще не должны были пожениться. Там еще есть какая-то легенда о сокровище. Поразительная история, по крайней мере меня она заинтересовала.
Она наконец была вынуждена замолчать, чтобы глотнуть воздуха: в глазах уже темнело.
Ноа на несколько секунд забыл о танце.
– Я тебя нервирую? – вдруг спросил он.
Еще бы!
– Да, когда вот так таращишься на меня. Буду крайне тебе признательна, если снова начнешь грубить и смотреть поверх моей головы, когда мы разговариваем. Ты ведь именно поэтому делаешь это? Чтобы меня унизить?
Его лицо зажглось подлинной радостью.
– Точно. И еще чтобы тебя раздражать.
– У тебя получается. Ты меня раздражаешь.
Неужели Изабель никогда не замолчит?! Прошла, кажется, целая вечность!
Джордан беспечно улыбалась парам, скользившим мимо, но втайне желала одного: чтобы танец поскорее кончился. Будет очень невежливо по отношению к Ноа просто повернуться и уйти, не так ли?
Ноа приподнял ее подбородок указательным пальцем и снова заглянул в глаза.
– Могу я предложить тебе совет?
– Валяй! – вздохнула она. – Предлагай.
– Тебе нужно подумать о том, как бы включиться в игру.
– Какая еще игра? – вздохнула она.
– Жизнь.
Очевидно, он еще не устал от попыток разнообразить ее жалкое существование.
– Знаешь разницу между мной и тобой? – не унимался Ноа.
– Лично я могу перечислить не меньше чем тысячу различий.
– Я ем десерт.
– И что это должно означать? – удивилась она.
– Только то, что жизнь слишком коротка. Иногда приходится сначала есть десерт.
Она понимала, куда он клонит.
– Ясно. Я предпочитаю наблюдать за жизнью, а ты – жить. По-твоему, мне необходимо сделать нечто спонтанное, вместо того чтобы все планировать заранее. Но, к твоему сведению, я намереваюсь сделать нечто спонтанное.
– Да неужели? – подначил он. – Что именно?
– Спонтанное, – повторила она.
– Может, просветишь меня?
Джордан понимала, что он ей не верит. Но как бы туго ни пришлось, она обязательно совершит спонтанный поступок, даже если это ее убьет. Есть ли в мире большее удовольствие, чем стереть улыбочку всезнайки с его физиономии? Да такое стоит любых жертв, даже если ее посчитают нелогичной.
– Я еду в Техас, – объявила она, подчеркнув свое решение кивком.
– Зачем? – удивился он.
– Зачем я еду в Техас?
Сначала она понятия не имела, что тянет ее в Техас, но, к счастью, соображала она быстро. И прежде чем он успел что-то сказать, Джордан уже ответила на собственный вопрос:
– На охоту за сокровищем.
Глава 4
Пол Ньютон Пруитт любил женщин. Любил в женщинах все: мягкую, гладкую кожу, женственный запах, чудесное ощущение шелковистых волос, щекочущих грудь, эротические звуки, которые они издавали, когда он дотрагивался до них. Обожал их заразительный смех, возбуждающие вопли восторга.
Он не имел предпочтений. Цвет глаз, волос или кожи не играл никакой роли. Высокие, коротышки, тощие, толстые… ему было абсолютно безразлично. Все казались восхитительными, а для него каждая была неповторимой.
Но самую большую слабость он имел к тем, кто улыбался ему некоей особенной улыбкой, для которой невозможно было найти определение. Он знал только, что стоило такой женщине взглянуть в его сторону, и сердце начинало бешено колотиться. Против такой улыбки он был бессилен. Не мог устоять, не мог сказать «нет» и был готов на все.
До того, как ему пришлось полностью изменить свое поведение и образ жизни, чтобы выжить, он был настоящим волокитой и дамским угодником. И дело было вовсе не в его эго. Просто таким уж он был создан. Тогда… в те времена он был неотразим.
Но теперь все стало иным.
В своей прежней жизни, устав от женщины, он присылал ей дорогой прощальный подарок, чтобы та не затаила на него обиду. Невыносимо было думать, что хотя бы одна из этих женщин возненавидит его. Только зная точно, что не оставил по себе грустных воспоминаний, он мог заняться другой, прелестной, а иногда очаровательной особой. И, как правило, таковая обязательно находилась.
Пока он не встретил Марию. В нее он влюбился отчаянно, и жизнь изменилась навсегда и бесповоротно. Прошлое ушло бесследно. И Пол Ньютон Пруитт ушел вместе с ним. Новое имя. Новое занятие. Новая жизнь. Никто и никогда не найдет его.
Глава 5
Должно быть, она просто спятила. Что сталось с ее знаменитой логикой?! Охота за сокровищем?! И о чем она только думает? Очевидно, для нее важнее доказать Ноа Клейборну, что она не полная зануда, чем руководствоваться здравым смыслом.
Джордан прекрасно понимала, что в существующих обстоятельствах ей некого винить, кроме себя. Но очень хотелось все свалить на Ноа, просто потому, что от этого становилось легче.
