Можно предположить и то, что гунны сами переселили именьковцев в поволжскую лесостепь в рамках некой государственной политики, как они переселили в донскую лесостепь ремесленников, основавших поселки Острой Луки.
В Крыму при гуннах больших изменений не произошло. Редкое гуннское население пришло на смену столь же редкому сарматскому – погребения и тех и других в степном Крыму очень редки. Херсонес, ставший главной опорой Рима на полуострове, был недоступен гуннам. Города Боспора – как Европейского, так и Азиатского – не испытали серьезных потрясений, в их жизни мало что изменилось. Погребения знатных боспорян говорят о том, что уровень их жизни остался примерно таким же, как и до гуннов799(хотя и не таким роскошным, как до готского нашествия и последовавшего за ним упадка). Боспорская элита отлично приняла новую «гуннскую», или «дунайскую», моду на роскошный клуазоне – и в женских украшениях, и в оформлении оружия. В то же время боспорские женщины стали носить и модные «германо-дунайские» фибулы.
В Крыму богатые гуннские погребения и отдельные вещи обычно находят у крупных оседлых городских центров, в том числе боспорских800. Скорее всего, где‐то здесь у гуннов был военно-административный центр, тем более что они нуждались в продуктах ремесел. Очевидно, что Боспор был подчинен гуннам, но форма и детали этой зависимости неизвестны. Крымские «горные» аланы с приходом гуннов уходят к югу, в глубь гор – подальше от неспокойной гуннской степи. Аланские некрополи с приходом гуннов прекращают функционировать в предгорьях и примерно в начале V века появляются выше в горах801.
Крайним юго-восточным районом обитания гуннов было Ставрополье, где обнаружено несколько их богатых погребений – у Ставрополя и у Зеленокумска. Южнее, в Предкавказье и далее, гунны, вероятно, проникали только во время своего закавказского похода или походов. С северокавказскими аланами у гуннов были, судя по всему, союзнические отношения802.
В Дагестане средневековые армянские авторы помещали «Царство гуннов». Главным действующим лицом в нем, по мнению М. И. Артамонова и А. П. Новосельцева, было племя савир, пришедшее в Дагестан вместе с гуннами или вскоре после них803. А. В. Гадло еще более определенно относил Дагестан к сфере политического влияния гуннов804. Л. Б. Гмыря в своей книге «Страна гуннов у Каспийских ворот» связывала историю появления «страны» с гуннским временем и племенами гуннского круга, в том числе с савирами. Словосочетание «страна гуннов» автор берет в кавычки, однако население царства именует гуннами без кавычек вплоть до VIII века805.
В рамках настоящей книги у нас нет возможности разбирать вопрос о савирах, об их возможных взаимоотношениях с гуннами и вообще об их наличии в Европе в гуннское время – всему этому посвящена большая специальная литература. Во всяком случае, последние работы на базе анализа письменных источников вызывают скептическое отношение к идее какого‐либо гуннского присутствия в Дагестане806. «Царство гуннов» – явно более поздний термин, появившийся, когда слово «гунны» стало нарицательным, обозначающим варваров-кочевников «вообще».
Данные же археологии ясно говорят о том, что «степных» погребений, которые принято относить к европейским гуннам, в Дагестане нет. Последние раскопки грандиозного курганного некрополя Паласа-сырт (насчитывает несколько тысяч насыпей) в Южном Дагестане еще более ярко показали: культура местных кочевых и полукочевых племен и догуннского, и гуннского времени – сармато-аланская807. Хотя, конечно, предметы «универсальной» моды гуннского времени, например женского костюма, – в погребальных камерах-катакомбах встречаются808.
В целом данные археологии говорят о том, что гунны, как ни странно, отнюдь не стремились к разрушению и уничтожению других культур на подвластных им землях. Напротив, в ряде случаев заметны вполне разумные действия по созданию новых центров, налаживанию торговых связей. Но смерть Аттилы и последующий крах его державы положили конец этой деятельности. И теперь уже трудно судить, насколько удачным мог бы получиться гуннский государственный проект.
Поздние гунны
Согласно письменным источникам, основная масса гуннов ушла из Подунавья в конце 50‐х – 60‐х годах V века. В степях Северного Причерноморья гунны удержались несколько дольше, но и отсюда они были довольно быстро вытеснены новыми пришельцами с востока – кочевыми племенами оногуров и другими, возможно, протоболгарскими, тюркскими народами. Скорее всего, это произошло не позднее 470‐х – 480‐х годов.
Археологических памятников, относящихся к «постаттиловскому» времени, здесь известно немного. Очевидно, они существуют, но их трудно выделить из основной массы гуннских захоронений середины V века. Один такой памятник известен, например, в некрополе Новгогригорьевки – это «могила VII». Здесь же есть и два более ранних захоронения. Очевидно, Новогригорьевский некрополь или поминальник был родовым, воинским, использовался на протяжении длительного времени.
Очень немногочисленные богатые женские кочевнические погребения в причерноморских степях (Морской Чулек под Ростовом-на-Дону, Михаэльсфельд под Анапой и другие), датируемые второй половиной V – началом VI веков, скорее всего, уже не гуннские. Похороненные в них знатные кочевницы предпочитают самобытным гуннским женским украшениям, колтам и диадемам – дорогие изделия византийских мастерских: колье с кулонами, перстни и богато украшенные зернью и перегородчатой инкрустацией серьги809.
Наверное, уже к концу V века гунны отступают еще дальше: на северо-восток, в Среднее Поволжье. В Саратовской, Самарской областях и дальше, вплоть до Приуралья, открыто порядка десяти их погребений, по большей части курганных, с вещами несколько более поздними, чем в курганах Причерноморья, но выдержанными в традициях европейских гуннов. Поволжские гуннские древности датируются примерно концом V – серединой VI века (так называемый «шиповский» постгуннский горизонт), но эта датировка не очень четкая – неясно, как долго пробыли гунны в этих местах.
