Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
После войны мы стояли в деревне Амсдорф, что ли. Небольшая, домов тридцать. Во всех жители оставались, а три самых богатых стояли пустыми – хозяева сбежали. В одном, как нам сказали, жил полковник, и я, признаюсь, грешным делом посещал этот дом. Но полковник этот оказался не войсковой, а полицейский, потому как мундир, который я там нашел, был желтого цвета. И весь комплект: китель, брюки, ремень, несколько крестов я прихватил и привез это все в Союз.
Мы жили на втором этаже, а на первом хозяйка и две дочери. И однажды, очень рано, вдруг слышим внизу мужской голос и что идет разговор на повышенных тонах. Глянули, у входа повозка стоит. Спускаемся, там мужчина лет пятидесяти, поздоровался с нами. С ним какой-то иностранец, потому что у него флажок какой-то на груди.
А этот немец подскакивает с кулаком к хозяйке. Оказалось, что он ее муж, но до войны еще, чуть ли не в 37-м году, жена донесла на него, что он тайком подслушивает радио, и его в концлагерь… И вот он вернулся и выгоняет ее из дома: «Дочери пусть остаются, а ты тут жить не будешь! Иди куда хочешь!» А второй оказался то ли голландец, то ли датчанин, они вместе в лагере сидели. Мы через три дня из деревни уехали, но потом кто-то рассказывал, что этого мужика на сходе избрали старостой этой деревни.
А с мундиром получилось так. Я его старался никому не показывать, только ближние знали, потому как понимал, что у товарищей из КГБ могут возникнуть вопросы. Но уже в 1950 году у нас в драмкружке при Доме офицеров ставили какую-то пьеску, а там у немцев не было наград. И я по простоте своей предложил им: «У меня там где-то валяются кресты, вы хоть их на мундиры повесьте, совсем другое впечатление будет». И дал им несколько.
А потом вдруг приходит посыльный: «Вас вызывает начальник политотдела!» Я начал вспоминать – вроде нигде не проштрафился, везде в передовиках. Началась беседа вроде с отвлеченных тем, а потом он задает вопросик: «А у нас есть информация, что у вас имеется немецкий мундирчик». Ну чего мне оставалось делать? «Да, есть». – «И зачем вы его храните?» Ну, думаю, надо выкручиваться: «Да я его думал отдать в драмкружок». – «О, вот это мысль хорошая! А я вас как раз и пригласил по этому вопросу. Хотел попросить, чтобы вы его подарили в наш драмкружок. А у вас же вроде еще и кресты есть?» – «Я их тоже подарю!» – «Вот и хорошо. Спасибо за взаимопонимание!» Сдал все под опись, официально, вот только ремень все-таки пожалел и не отдал. Такой желтый, толстый, с палец толщиной. Долго он у меня еще хранился, но потом куда-то подевался.
– Говорят, многие генералы и старшие офицеры в трофейном вопросе откровенно злоупотребляли. Тот же Жуков, говорят, был знатный барахольщик. Верите в это?
– Да, правда, конечно. Хотя он, может, и сам какие-то вещи не знал, но его ближайшие услужливые подчиненные стремились ему угодить. Но ясно, что там было… И не только Жуков этим грешил. Знаю даже, что были такие командиры, которые еще до конца войны отправляли барахло домой целыми машинами. Мне попадался человек, который рассказывал, как он сопровождал груз своего генерала. Куда-то в Подмосковье сопровождал эту машину, а в ней чего только не было. И это когда война еще шла… Но представь, это же какие сопроводительные документы нужно сделать?!
– А лично вам что-то подобное доводилось наблюдать?
– Кое-что видел. У моего комбата была полуторка, так будку с нее он приказал снять, а по всей длине кузова сколотили из досок ящик, и он это называл «чамадан». Но я этот «чамадан» увидел, только когда нас вывели во Львовскую область, а до этого даже не знал про него.
Бывало, слышу рано утром, как он командует командиру 1-й роты Семенову: «Семенив, зараз строй роту, чамадан будем грузить!» А роты же неполные, в его человек пятнадцать осталось, у меня девятнадцать, и вот в хорошую погоду солдаты с матом разгружают этот ящик, а приближенные адъютанты просушивают вещи…
И лишь когда приехали в Наро-Фоминск, вот тут уже прояснилось содержимое «чамадана». Ему выделили комнату на третьем этаже, а это же все надо выгрузить и поднять. Так у него там, оказывается, и стол с мягкими стульями, и ковры, и пианино, и даже мотоцикл. Но коридорчик узкий, так он зампотеху говорит: «Давай устанавливай полиспас, через окно будем барахло поднимать!» В итоге мотоцикл на площадку поставил и по утрам его там прогревал. В общем, целая потеха была…
А я видел эту картину, но меня он почему-то к этому занятию никогда не подключал. Вероятно, побаивался, что я ему что-то не то скажу. А солдатам эти погрузки-разгрузки страсть как надоели. Уже всякую механизацию стали придумывать, чтобы легче это дело проходило. Бревна подкладывали и катили этот ящик…
– А на вашем к нему отношении это как-то отразилось?
– Конечно, я его обожал как смелого, решительного командира, но между собой офицеры называли его «барахольщик». Я, правда, тоже немного подсуетился.
Если ребята водку пьют, то я же не пью, денег подкопил и подумал: «Вот где мы там устроимся, как, но спать же на чем-то нужно?» Поэтому привез с собой хорошую кровать и постельное белье. Простыни, два одеяла, хорошую подушку. И когда приехали в Наро-Фоминск, у меня два чемодана и кровать, а у всех молодых ничего, у кого-то даже чемодана нет. Вот Храмцов, например, считай, и замкомбата, и Герой, так у него ничего не было. Что называется, голышом приехал.
Зато когда в 48-м году я женился и привел Веру в мою комнату, она чуть дар речи не потеряла: «Это что, твоя кровать?! Где ж ты такую взял?» – «Из Германии привез». Просто их семья в войну сильно пострадала. Их со старшей сестрой чуть в Германию не угнали. Два месяца они провели в лагерях и вернулись, считай, голышом. Ничегошеньки не имели, начинали с нуля, поэтому она так и удивилась.
– А как вам сами немцы показались?
– Ну, для начала надо сказать, что мы вошли в Германию в районе городка Олау на Одерском плацдарме, но первые сто километров гражданского населения совсем не видели. Все немцы побросали свои дома и ушли на запад. Даже такой эпизодик могу вам рассказать.
Идем через деревни и городки, и везде одна и та же жуткая картина – пустые дома, ни души, словно вымерло все… И только выпущенные на свободу коровы и свиньи бродят повсюду в поисках корма. А закрытые во дворах от голода беспрерывно мычат, ржут, хрюкают это что-то страшное. Я даже посылал кого-то выпустить их.
И вот мы заезжаем в большую деревню, а там у костела собралось целое стадо из таких брошенных свиней. Ну, поначалу нам, конечно, не до них. Пока разбирались в обстановке, деревня обстреливалась немцами. Но как только заняли оборону, обстрел прекратился. И, обходя с ротным огневые позиции, натыкаемся на это стадо. Идем в его направлении и еще на подходе замечаем, что разъяренные свиньи что-то таскают и дерутся с визгом и хрюканьем. Когда же приблизились вплотную, то от увиденной картины даже нам стало не по себе…
Видимо, поспешно отступая, немцы похоронили своих погибших в братской могиле, слегка присыпав землей. Но голодные и одичавшие свиньи тут же раскопали свежую могилу и стали пожирать эти трупы… Но чтобы разогнать озверевшее стадо, потребовались определенные усилия. Стрельба из автоматов и ракетниц не помогла. Только после взрывов дымовых гранат и шашек свиньи разбежались по всей деревне. Так что, пока шла война, мы почти нигде надолго не останавливались, соответственно, и гражданских немцев почти не видели и не общались. Больше всего запомнился один эпизод.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
