Впрочем, Малахов не дурак. Напиваться он не станет, а раз так, то и на даче генерала Апрелева ему делать нечего. Спросить его о том, чего он добивается, можно и во время назначенной им встречи. Да и спрашивать скорее всего не придется, не зря же он позвонил. Сам все скажет, если ему есть что сказать.
На столе едва слышно забренчал внутренний телефон. Апрелев посмотрел на часы, криво улыбнулся, отдавая должное пунктуальности противника, и снял трубку.
– Товарищ генерал, – послышалось в наушнике, – это наружная охрана. Прибыл генерал-майор Малахов. Он говорит, что ему назначено на это время.
– Так и есть, – ответил Апрелев. – Пропустите.
Он вернулся к столу, выдвинул, отперев ключом, потайной ящик и активировал записывающую аппаратуру, доступа к которой не имел никто, кроме него самого. Если разговор окажется пустым или излишне откровенным, вались можно будет стереть. Но оставался небольшой шанс на то, что Малахова удастся вывести из равновесия, в он в запальчивости наговорит лишнего. Не важно, будет это секретная информация или банальное оскорбление. В руках умелого адвоката любое неосторожное слово может в свое время превратиться в мощное оружие защиты и нападения.
Дожидаясь Малахова, Александр Владимирович позвонил по внутреннему телефону и распорядился насчет кофе. Кофейный столик стоял в углу просторного кабинета, в уютной, от пола до потолка заставленной книгами нише. Темные, с потускневшей от времени позолотой коленкоровые корешки придавали этому уголку для приватных бесед респектабельный и в то же время очень домашний вид. Также здесь имелось все для того, чтобы со вкусом выкурить сигарету или даже трубочку. Сам Апрелев терпеть не мог курить трубку, но держал несколько штук для гостей. Трубки у него были неплохие, и среди них лежала пара по-настоящему хороших, за которые коллекционеры предлагали ему весьма солидные деньги. Стоявшие здесь широкие, с высоченными спинками кресла были умело оборудованы по последнему слову техники, так что при желании хозяин мог записать не только каждое слово гостя, но и каждый удар его сердца. Запрятанный среди книжных корешков стеклянный глаз следящей видеокамеры четко фиксировал каждый жест, каждый нюанс мимики посетителя. Если разговор бывал важным, Апрелев прокручивал записи по несколько раз, заново анализируя ход беседы, и зачастую это давало просто поразительные результаты, помогая ему проникнуть в мысли собеседника и даже предугадать его действия.
Малахов вошел в кабинет, держась на удивление свободно и раскованно. Сегодня в нем только с большим трудом можно было узнать того солдафона, с которым Апрелев привык иметь дело. Похоже было на то, что генерал-майор все-таки что-то разнюхал и теперь намеревался не то прищучить Александра Владимировича, не то продать ему добытую информацию. На губах у Малахова блуждала почти снисходительная полуулыбка, в движениях появилась непривычная расслабленная плавность, как будто он окончательно почувствовал себя хозяином положения. Этот хозяйский оттенок угадывался и в том, как он поздоровался, и в том, как уселся в предложенное Алрелевым кресло рядом с кофейным столиком. Александр Владимирович помимо собственной воли начал раздражаться. Что, в конце концов, он себе позволяет, этот выскочка? Что такого он мог наковырять за последнюю неделю? Генерал Апрелев быстро прикинул, с какой стороны этот цепной пес мог бы ухватить его за штаны, и немного успокоился: в его обороне не было ни единой бреши, так что Малахов скорее всего просто пытался взять его на испуг. Последняя жалкая попытка человека, не умеющего достойно проигрывать, вот что это было, и Апрелев, опустившись в глубокое кресло, улыбнулся Малахову широкой голливудской улыбкой, как будто тот был долгожданным и очень дорогим гостем, а не надоедливым дураком, возомнившим себя защитником закона и порядка в стране, где ни того, ни другого не было испокон веков.
– Сейчас принесут кофе, – благожелательно сообщил он. – Может быть, для начала примем по маленькой? Вы что предпочитаете?
– А что у вас есть? – не менее дружелюбно поинтересовался Малахов.
– У меня есть все. Именно поэтому я и спрашиваю, что вы предпочитаете.
– Я предпочитаю водку в хорошей компании, – ответил гость, демонстрируя в широкой улыбке желтоватые от многолетнего пристрастия к никотину зубы.
– Представьте, я тоже, так что водка у меня имеется в ассортименте.
– Превосходно, – Малахов покивал головой. – Просто отлично! Но я воздержусь, поскольку здесь отсутствует второй компонент – хорошая компания.
– Я не совсем понял, что вы хотели этим сказать, – сохраняя полнейшее хладнокровие, сказал Апрелев.
– Вы все отлично поняли, – так же спокойно возразил Малахов. – Но, если угодно, могу пояснить: я никогда не пью с уголовниками, особенно с теми, трудовую деятельность которых расследую в данный момент.
– Это вы про меня? Пф-ф-ф… – Апрелев с шумом выпустил воздух сквозь сомкнутые губы и сокрушенно покачал головой. – Опять вы за свое, Алексей Данилович… Знаете, ваше упорство заставляет меня поверить в существование чего-то, что наводит вас на ваши беспочвенные подозрения. Чего-то или кого-то… Я знаю вас как предельно честного человека и не верю в то, что вы можете шить мне дело по чьему-нибудь заказу. Следовательно, здесь имеет место какое-то грандиозное недоразумение, в основе которого лежат неверно истолкованные вами факты. Я с удовольствием помог бы вам разрешить это недоразумение, но, увы, вы до сих пор не представили мне ничего, что нуждалось бы в объяснениях или оправданиях. Домыслы, Алексей Данилович, одни только домыслы, основанные лишь на том, что какой-то нечистый на руку майор, оказывается, числился среди моих подчиненных, а какой-то самолет где-то там взорвался, и при этом погиб некто, кому я выписал – извините, подписал – пропуск… Домыслы! А теперь еще и оскорбления. Ну что с вами, генерал? Я по себе знаю, как обидно наблюдать за крушением казавшейся перспективной версии, но надо же быть реалистом и действовать, исходя из фактов, а не подгонять факты под прокрустово ложе своих теорий. Это порочная практика, и рано или поздно она может выйти вам боком.
Последние слова были сказаны все тем же легким, почти игривым тоном, но Малахов в полной мере оценил их зловещий смысл и тяжело шевельнул густыми бровями.
– Знаете, генерал, – сказал он, задумчиво постукивая ногтем по ручке кофейной чашечки, – вы были абсолютно правы, считая свою позицию в нашем с вами деле неуязвимой. Признаться, я уже готов был опустить руки и трубить отбой. Вы напрасно считаете меня ослом, который краснеет и пыхтит от злости, когда проигрывает партию в шашки. Я уже готов был отступить, несмотря на то что знаю про вас если не все, то вполне достаточно для того, чтобы упечь вас за решетку на исторически значимый срок. Я знаю, что вы спутались с чеченцами, чтобы организовать производство и доставку из Чечни в Москву и некоторые другие регионы России крупных.., да нет, черт подери! – огромных партий фальшивых долларов. Мне доподлинно известно, что вы организовали целую сеть липовых банков и компаний-однодневок для конвертации этих денег и превращения обыкновенной макулатуры в твердую валюту. Я знаю также, что вы сбывали эти фальшивки населению через банки и обменные пункты, которых не оказывалось на прежнем месте уже через полчаса, когда взбешенный клиент прибегал туда в сопровождении наряда милиции. Я знаю, что вы поставляли оружие боевикам и отдали приказ взорвать самолет, на котором летел в Чечню посланный мной человек. Вы даже не очень старались, заметая следы, потому что были уверены, что ничего из сказанного мной не удастся доказать.
