Нет, он не видел трупа Вероники. Тогда ещё не видел. Минутку, не мешайте, он рассказывает по порядку, не сбивайте. В коридоре он ничего не видел. Видел только в глубине приоткрытую дверь в кабинет, свет оттуда позволил разглядеть то немногое, о чем он уже сказал. Да нет же, больше ничего не видел, поймите, не было времени приглядываться, он сразу бросился в погоню за вором. И себя не помнил от злости.
Ладно, пояснит. Дело в том, что нумизматическая коллекция была завещана дядей ему и, по правде говоря, это была единственная ценная для него вещь из всего дядюшкиного наследия.
И единственная, на которую Вероника не имела никакого права. На коллекцию не распространялось пожизненное право Вероники, как на все остальное дядино имущество.
Не знаю, прочитали ли вы, панове следователи, внимательно завещание Хенрика Фялковского, но по этому завещанию коллекция должна была сразу перейти к нему, Патрику. Дядя опасался, что его сестра вместе с остальным имуществом разбазарит, погубит и эту ценную коллекцию, которую он собирал с такой любовью. Поэтому в завещании он особо оговорил данный пункт.
Да, он заговорил раз с тёткой об этой коллекции, вскоре после смерти дядюшки…
Нет, на похоронах дяди он не был, даже не знал, что тот умер. В это время он находился в Вене и о его смерти узнал лишь по возвращении, недели через две. Тётка отказалась отдать коллекцию, закатила скандал и выгнала его из дому, вот почему он так долго там не показывался. И не стал больше заговаривать о монетах, бог с ними. Он уже понял, что иначе как через суд ничего не получит, а судиться не хотелось. Однако он все время внимательно, разными путями следил за действиями тётки, распродававшей направо и налево имущество брата, и понял, что она не трогала ни книжек, ни марок, ни коллекции старинных монет. Наверное, помнила запрет покойного брата и боялась транжирить дорогие ему вещи.
Откуда он об этом знал? Немного сам прослеживал, а по большей части расспрашивал местных жителей. В том числе и некоего Веслава Копеча, который приобрёл у Вероники много барахла. Среди барахла оказались и старинные каминные щипцы, серебряные, почерневшие от времени и искорёженные. Он сам сообщил Веславу, что тот явился обладателем драгоценного металла, что весьма способствовало установлению между ними добрых отношений.
Нет, Веронику не просветил насчёт серебра.
Появилась мысль сказать тётке об этом, но та захлопнула у него перед носом дверь и не впустила в дом. Ну так пусть ей же будет хуже! Больше он таких попыток не предпринимал.
Нет, и мысли не было украсть свою собственную нумизматическую коллекцию. Прожил без неё столько лет, мог и ещё подождать. Однако это вовсе не означало, что он легко примирился бы с её исчезновением, вовсе нет, он желал её получить и не хотел выпускать из рук. Вот почему не раздумывая бросился следом за вором.
Так же, с разбегу, влетел вслед за вором в пустой полуразвалившийся домишко. Да, это был дом Баранека, или как там его… Незнакомый тип в судорожной спешке вытряхивал монеты с подносиков в большой мешок из фольги, Патрик попытался ему помешать. Каким образом? Да очень просто — дал в зубы, тот так и покатился.
Завязалась драка. Патрик очень хотел узнать, кто же грабитель, хорошенько разглядеть его и, может, какой-либо документ вырвать из кармана.
Грабитель, однако, увернулся и сбежал, воспользовавшись первой же представившейся возможностью.
Патрик не стал его преследовать, надо было заняться коллекцией. Драгоценная старинная мелочь в беспорядке валялась на полу. Часть подносиков удалось собрать столбиком и кое-как связать ремнём, остальное Патрик сгрёб в кучу и ссыпал в подвернувшийся рваный мешок. Потом все это с трудом вынес из дома… Свет? Какой-то был, он не обратил внимания. Вроде бы под самым потолком горела жалкая лампочка.
Во всяком случае, света было достаточно. Нет, он не выключал свет, вышел, оставив в доме все как было.
Куда же он направился? Ясное дело, в дом Фялковских. Он же говорил, что не собирался красть собственную коллекцию, просто хотел вернуть её на место и ткнуть Веронике под нос, дескать, вот как она сторожит доверенное ей добро. Хотел увидеть собственными глазами её реакцию. А ведь он когда ещё хотел её предупредить… А потом элементарно взять в охапку своё добро и демонстративно вынести, оставив эту дуру с разинутым ртом.
В дом Фялковских он вошёл со своей тяжёлой ношей через незапертую заднюю дверь. Однако, сделав по тёмному коридору несколько шагов, увидел Веронику. Она лежала у входа в кабинет с разбитой головой. Да нет, он не потерял сознания от страха, но был потрясён, конечно. Тем не менее, осторожно положив на пол свою ношу, проверил состояние тётки. Хотел убедиться, жива ли та. Да, прикоснулся к ней, даже пульс пощупал, хотя издали было видно, что не стоит и щупать…
Естественно, теперь его спросят, почему он ушёл, вместо того чтобы позвонить в полицию и вызвать скорую помощь. А раз так, то отвечает.
Скорую помощь беспокоить не имело смысла, а что касается полиции… Стоя над трупом тётки, он уже не сомневался, что будет первым подозреваемым, это точно, как в банке. Он — законный наследник, коллекция обильно изукрашена отпечатками его пальцев… Об отношениях племянника и тётки знали все… Алиби у него нет… Он может до посинения рассказывать о том, что увидел в доме Фялковских, полиции на это наплевать. Полиция просто обрадуется, что у неё появился главный подозреваемый, и палец о палец не стукнет, чтобы проверить все досконально. Вот он, виновник, все ясно как на ладони. А что сам явился, так это для смягчения своей вины.
И он понял: если он сам не найдёт убийцу, у которого отобрал своё добро, если сам не притиснет к стенке Габрыся, который, теперь это ясно, действовал с вором заодно, обеспечивая безопасность снаружи, если вообще сам во всем не разберётся — он пропал. Пришьют ему убийство тётки и глазом не моргнут. И если его теперь посадят за решётку (а он сам бы себя посадил, так все сходится против него), то никакая сила его не спасла бы. Значит, являться в полицию было смерти подобно. И коллекция дядина пропадёт, плод всей его жизни, — она и сейчас на свалку мусора похожа, — и сам пострадает.
Дойдя в своих рассуждениях до этого места, он схватил свою коллекцию и сбежал. Это все.
Тут послышался какой-то скрежет, плёнку отключили. В протоколе тоже был пропуск. Наверняка в допросе принимали участие несколько человек и все одновременно стали задавать вопросы. Вопросы были и у меня.
— Что было раньше? — спросила я. — Патрик или показания Ксавуся, исправленные?
— Почти одновременно, — ответил Януш. — Их допрашивали одновременно, у полиции там не одно помещение. Но с Патриком ещё не закончили.
— Догадываюсь. Многого не хватает. В целом неплохо, но напрасно он так долго тянул. Никто ему не поверит, подумают: оставил себе время, чтобы выдумать всю эту историю.
Гражинка была согласна со мной:
— И я первая не поверю. Не могу я жить в неведении. Я бы поверила каждому его слову, потому что все они в его духе, а теперь и не знаю…
