Бристольцы были очень возмущены требованием короля, и в 1604 г. мэр города отказался допустить королевского уполномоченного для сбора налога на поставки (“Purveyance”), объявив его противозаконным. Палата Зеленого Сукна (“Board of Green Cloth”), занимавшаяся такими вопросами, направила мэру угрожающее письмо. Депутат парламента от Бристоля зачитал его перед палатой общин, которая в свою очередь выразила протест королю. Однако сопротивление оказалось бесплодным, и в 1605 г. поставщики двора захватили у бристольских торговцев 51 большую бочку кларета и 10 больших бочек сухого вина (“sack”), пообещав заплатить за них гораздо меньше, чем можно было получить на рынке. Никаких денег не последовало, и счет был оплачен не раньше чем через 10 лет, когда соответствующим торговцам выдали расписка на сумму 350 ф., гарантировавшая им получение налога на торговлю порта.
В 1608 г. Бристоль опять был взбудоражен, поскольку король обложил налогом сладкие вина, прибывавшие в порт, несмотря на тот факт, что налог, называемый “prisage”[41], в размере 1/10 стоимости каждой бочки уже был уплачен бристольскими купцами. После долгих сборов и подходящих взяток соответствующим чиновникам плату снизили при условии, что торговцы города будут уплачивать налог на поставки (“purveyance”) вином и бакалейными товарами, когда двор окажется в пределах 20 миль от города. И когда в 1613 г. королева посетила Бат, то из Бристоля доставили 5200 галлонов вина помимо сахара и других бакалейных товаров. Было выдано расписок больше чем на 1 тыс. ф. соответствующим торговцам, счета которых оплатил город. Эти обременительные и раздражающие требования перешли и в царствование Карла I.
Другим способом, использовавшимся королем для увеличения доходов, было возобновление практики продажи «монополий». В начале царствования Яков I отменил все монополии, пожалованные Елизаветой, но привилегированные компании продолжали существовать. Нуждаясь в деньгах, король вновь вернулся к методам, испытанным еще во времена его предшественников.
Но зададимся вопросом — разве патенты получали или покупали только представители знати? Монопольные патенты получали горожане, правда, как правило, столичные купцы, из-за чего разорялись купцы провинциальных городов. Так, в 1620 г. две лондонские компании получили исключительное право производить табачные трубки и крахмал. Бристоль производил оба этих товара и был вынужден отказаться от торговли ими под угрозой большого штрафа. Карл I следовал по стопам Якова и в 1631 г. пожаловал лондонской компании из 17-ти человек исключительное право на производство мыла из местного сырья. Он также дозволил разрушать мастерские других людей, кто посягает на их привилегию. Теперь торговцы мылом в Бристоле, который прежде занимал важное место в этой торговле, оказались под угрозой разорения. Они убедили Лондонскую компанию позволить им производить 600 тонн в год, с которых король потребовал специальный налог в 14 ф. ст. с тонны.
Продажа монополий разоряла представителей средних слоев купечества. Но справедливости ради нужно отметить, что богатейшие купцы Бристоля иногда извлекали пользу из монопольной системы. Так, в 1618 г. один лондонский купец получил патент на монопольный экспорт масла из Южного Уэльса на 21 год с условием уплаты короне 1 ш. с килдеркина[42]. Бристольские торговцы приобрели 2/3 доли патента с обязательством уплачивать короне больше, чем владелец монополии. Торговцы Бристоля компенсировали свои потери за счет производителей Южного Уэльса, которые отрезались от рынка.
Примерно в это же время другие местные торговцы раздобыли исключительное право на ежегодный экспорт 120 тыс. телячьих шкур сроком на 40 лет при условии уплаты ежегодной ренты владельцу патента. В приведенных примерах речь идет о предпринимательских слоях, о тех людях, которых принято называть буржуазией. Уже это заставляет предполагать, что взаимоотношения различных слоев городского населения и власти — очень сложные, и позиция городов во вспыхнувшем конфликте между королем и парламентом не могла быть однозначной.
Чувство причастности к национальным проблемам у Бристоля сформировалось уже к началу 1620-х гг., если не раньше. Участие жителей города в военных действиях на море в конце 20-х гг. только укрепило у них уверенность в том, что они участвуют в решении общегосударственных проблем. По этой причине они считали, что те экстраординарные расходы, которые им приходится нести, необходимо разделить с жителями, непосредственно не вовлеченными в военные операции. Прежде всего, они надеялись на обитателей двух соседних графств, ссылаясь как на прецедент на схожие выплаты в царствование королевы Елизаветы. Но графства отказались содействовать, и не только потому, что отрицали наличие прецедента, но и потому, что не находили какой-либо пользы от соседства с Бристолем. Этот ответ показывает — несмотря на близость Бристоля к Глостерширу и Сомерсету между ними не возникло общности интересов. Кроме того, он выявляет разницу в позициях бристольцев и жителей соседних графств: первые считали, что каждое графство в равной степени вовлечено в общегосударственные проблемы, вторые — будто каждое графство самостоятельно определяет степень своей вовлеченности в эти проблемы. В какой-то мере это разногласие объяснялось тем, что если война угрожала островной Англии, то угроза портам и прибрежным графствам была больше, чем внутренним. Кроме того, порты, подобные Бристолю, пользовались возможностью заниматься пиратством, от которого внутренние графства не могли получать прямую выгоду. Правда, нужно отметить, что и в Сомерсете встречались люди, подобные сэру Роберту Фелипсу, которые считали, что война не приносит особой пользы какой-либо отдельной местности, а только экстраординарные расходы, и их должны нести все сообща. Возможно, это еще одна причина, почему в период гражданской войны западные графства поддержали короля, а города — парламент.
Городские власти рассматривали себя как равноправных партнеров в отношениях с центральным правительством, вместе с которым они должны поддерживать порядок и защищать подданных. Они были готовы признавать власть короля до тех пор, пока он помогал выполнять эти жизненно необходимые функции. Когда они защищали властные позиции, то не противопоставляли себя королевскому правительству, поскольку рассматривали себя как его неотъемлемую часть. Препятствуя вторжению королевских чиновников в политику городской корпорации, бристольский магистрат не предполагал полного разрыва с монархом, а еще меньше участия в гражданской войне. Однако в конце 20-х гг. многие из членов городского совета опасались, что неумеренное использование королевской власти может закончиться социальными беспорядками, и поэтому были озабочены поисками способа лучшего распределения власти между местными и центральными органами для охраны порядка и собственности. Бристольский магистрат рассматривали вопрос о политическом выборе не как противопоставление местной лояльности национальной, а как поддержку того, что будет лучше для национального государства, как они его понимали. Для большинства из них это было государство, граждане которого включены в определенное сообщество, а не какие-то чужестранцы, не понимающие местных условий, но осуществляющие власть от имени короля. Другими словами, бристольские члены городского совета были сторонниками политического порядка, при котором городская община и государство оказывались связаны друг с другом как части единого целого, а не как противники.
