– Шеф идет! – сказал Толян, потянулся к пульту и отключил телевизор.
Экран стал темным. Дверная ручка дернулась, описав дугу, затем в дверь решительно постучали.
– Ты откроешь или я? – спросил Колян, вскочил и повернул ключ.
– Ну, бля, у вас и накурено, хоть топор вешай! – поморщился Валерий Грязнов.
– Ничего, сейчас проветрим. Толян, открой окно.
– Холодно будет, – сказал Толян.
– Тебе что сказано! – бросил Грязнов.
Толян тут же вскочил и распахнул окно.
– Что, опять в порнуху пялились?
– Ага, – признался Толян.
– Ладно, делайте, что хотите. Главное, чтобы всегда находились под рукой.
– Есть работа?
– Пока нет, но вечером будьте на месте.
– Что-нибудь серьезное? – спросил Колян, поводя широкими плечами и потирая сильные ладони.
– Да, серьезное. Кстати, жена Шнайдера из Москвы приехала?
– Пока нет, – сказал Толян, глядя в окошко на то место, где она обычно ставила машину.
– Ну что, кто-нибудь из вас ее трахнул?
– Трахнешь ее, – расхохотался Колян, – пусть ее собаки бешеные трахают, сучку фашистскую!
– А что так?
– Да мы и так и этак вокруг нее, а она только хвостом крутит, одному из нас чуть кипятком член не облила, когда к ней подкатываться начали.
– Раз ты об этом рассказал – значит, ему. Не трогайте ее, – спокойно произнес Грязнов, – не надо. А то начнет еще шуметь, лишние проблемы, лишняя головная боль. А нам она ни к чему. Кстати, поезжай в город, найди Кощея в ресторане «Семь пятниц» и скажи, что Грязнов свое дело сделал и теперь он мне должен «по жизни» две штуки.
– А он в курсе?
– Нет, не в курсе. Ты ему скажешь.
– А деньги?
– Деньги я сам заберу потом, – произнес Грязнов, повернулся и вышел, но до двери не дошел, остановился, резко обернулся. – И кстати, друзья, надо будет с одним хреном разобраться. Он мне уже изрядно надоел, да и знает слишком много.
– С тем, что в подвале сидит?
– Нет, не с тем, не угадал. С тебя бутылка.
– Это пожалуйста, – сказал Толян, – бутылка у меня есть, в холодильнике стоит.
– В другой раз.
Настроение у Грязнова было приподнятым, он пребывал в странном возбуждении, как всегда перед ответственной работой.
Толян громко произнес:
– Приехала, сучка! – он увидел «Вольво», остановившуюся на площадке. – Приехала, приехала, чтоб ты сдохла!
Грязнов подошел к окну. Он смотрел, как Анна Шнайдер выбралась из-за руля машины, быстро взглянула на окна и скорее всего почувствовала, а не увидела, что за ней наблюдают. Выражение озабоченности на лице исчезло, появилась игривая улыбка. Девушка одернула короткую юбку, затем посмотрела на левую ногу, приподняла ее, осмотрела тонкий высокий каблук.
– Хороша, стерва! – произнес Толян.
– Хороша Маша, да не ваша.
– Да уж, это точно, – ответил на замечания Грязнова Толян. – А я бы ей засадил.
– Ага, засадил бы, – расхохотался его приятель, – лучше бы ты пошел побрился, а то рожа как у…
– Не надо, не надо, – мужчины рассмеялись.
Анна Шнайдер со спортивной сумкой на плече, в короткой серой шубке, пушистой и элегантной, покачивая бедрами, неторопливо шла к административному зданию.
– К Хазарову направилась, – прокомментировал Грязнов.
– А он ее трахал? – спросил Колян у своего шефа.
– Наверное, нет.
– Он вообще, наверное, на баб ровно дышит.
– Ну, не знаю, как он там дышит, – сказал Грязнов, – но свое дело знает с нужной стороны.
– Если бы не мы все, никакого дела у Марата не было бы. Возился бы со своими чокнутыми и денег бы не имел.
А так при деньгах все и при деле.
– При деле и при деньгах, – поправил его Грязнов. – В общем, ты понял, что надо?
– Понял, понял.
Грязнов быстро покинул комнату своих подручных и заспешил по коридору. Ему хотелось встретиться с Анной. Встреча и произошла на лестничной площадке.
– Доброе утро, Анна, – сказал Грязнов.
– Не знаю, доброе оно или нет.
– Жив, жив твой Шнайдер.
– Ну и хорошо, другого не хотелось бы услышать.
Деньги-то уплачены немалые.
– Слушай, Анна, а что такое деньги?
– Деньги – это все.
– Зайди ко мне, Поговорим, – и, не дождавшись утвердительного ответа, Грязнов крепко взял Анну под локоть и буквально повел за собой. Повернул в замке ключ, втолкнул девушку в большую комнату, заставленную кожаной мебелью, с огромным телевизором, с двумя сейфами, высокими, как шкафы.
– Полегче, полегче, – заартачилась Анна.
– Не шуми. Ты вообще много шумишь, а из себя ничего не представляешь.
– Это уж не твое дело, представляю я из себя что-нибудь или нет.
– Я тут навел о тебе справки, могу сказать, чем ты занималась год назад и где работала.
– Это тоже не твое дело. У нас сейчас демократия, где хочу, там работаю, и не тебе судить.
– А кому же, Анна? Ты такая несговорчивая, резкая, шумишь, шумишь, на меня бочки катишь. Все тебе здесь не нравится, небось ждешь не дождешься, чтобы твой немец копыта откинул?
– Нет, я этого не жду, – зло сказала Анна.
– А мне кажется, ждешь, хотя я не знаю, переписал он на тебя все свое состояние или нет.
– Тебе что с того, переписал или нет?
– Как это что, я же о соотечественниках забочусь, чтобы им было хорошо, чтобы ни в чем не нуждались.
– Ты своим делом занимайся, не мешай мне. Вам заплатили, вот вы свое дело и делайте.
– Заплатили.
– Чего ты ко мне лезешь, чего тебе от меня надо?
– А хочешь, я расскажу твоему Шнайдеру, чем ты занималась до девяностого.
– Только попробуй! – побледнела Анна, и губы ее задрожали. – Только попробуй! Я тогда весь ваш гадюшник сдам ментам, а уж они, Грязнов, поверь, с вами разберутся, церемониться не станут.
– Вот как ты заговорила!
– Как ты, так и я.
– Резкая ты какая-то, словно не удовлетворенная. Хотя оно понятно, с немцем не потрахаешься, его из палаты в палату перевозят на каталке, какой из него сейчас партнер. А до этого, Анна, он как, ничего был, пока почки не отказали?
