– Дай тебе бог здоровья, ангел ты мой, – сказал старик.
Когда Беатрикс Джонс приехала в Гилверн навестить брата, на ней были темные очки, хотя для Южного Уэльса солнце – редкость, особенно в конце зимы. Она слегка прихрамывала, но была, как всегда, подтянута и элегантна, в серо-синем костюме, чулках с бронзовым отливом и белой норковой шубке, купленной нa деньги свекра. Довольный тем, что сын женился не на шиксе, а на представительнице великой расы, он не скупился на подарки и чеки. Редж сидел на кухне и читал «Дон Кихота» в подлиннике. У раковины мыла посуду девушка, напевая «Ревнивое сердце, не бейся».
– Что, опять тебе досталось? – взглянув на сестру, спросил Редж.
– Даже больше, чем раньше. Сейчас-то почти прошло. – Она на секунду сняла темные очки, показав синяк под глазом. – Он стал очень нервным и агрессивным. Закончил наконец свой роман, но теперь не уверен в успехе. Я сказала, что в любом случае стоит отослать рукопись издателю.
– Кретин. Ты сама-то что об этом романе думаешь?
– Очень длинный. Тысяча двести машинописных страниц. Мы долго спорили по поводу названия. Я пыталась убедить его, что «Вопль к небесам» слишком претенциозно, и преуспела, правда, перед этим он разбил кофейник. От кофе он совершенно сатанеет. Мы остановились на «Крещении невинных». Моя идея, конечно.
– Звучит не очень по-еврейски.
– Будем считать, что это промежуточный вариант. Американские издатели очень придираются к заглавиям. Еще я настояла на посвящении Дэниелу Тэтлоу Джонсу.
– Попробовал бы он не согласиться, свинья неблагодарная.
Пухленькая пегая блондинка продолжала мыть посуду, покачивая бедрами и напевая себе под нос «Если б знала, что придешь ты, испекла бы я пирог», но при этом прислушивалась к разговору.
– И такие мужики попадаются, – вставила она на своем деревенском валлийском, услыхав последние слова Реджа.
– Спасибо за поддержку, Меган, – сказал Редж. – Но уверен, твоя тетушка тебя заждалась. Приходи завтра к пяти. Пока.
Состроив ему глазки, она ответила:
– Как же, я понимаю, вы тут вдвоем не соскучитесь. До скорого.
– Меган, это – моя сестра, миссис Рот.
– Правда сестра? – Она оценивающе оглядела наряд Беатрикс. – Шикарная шубка. Наверно, стоит будь здоров.
– Спасибо, Меган.
Меган, вертя попой в такт «Ревнивому сердцу», удалилась.
– Что у тебя новенького? – спросила Беатрикс.
– Ципа стала весьма предупредительна: прежде чем прийти домой, звонит по телефону. Как будто напоминает, что следовало в свое время сделать мне. Все по-старому.
– Я приехала к тебе не только как сестра, – сказала Беатрикс. – Найдется немного виски? Без содовой.
– Найдется, карточки уже отменили, – ответил Редж, вставая. Он вернулся с бутылкой «Джонни Уокера» и двумя стаканами. – Не понимаю, зачем ты с ним живешь, из мазохизма, что ли?
– По крайней мере, хоть Ципа занимается любимым делом, здесь бы она совсем закисла, – сказала Беатрикс.
После того как брат с сестрой поплакались друг другу в жилетку, Редж узнал, в чем состояла истинная цель ее визита.
– Так ты утверждаешь, что местный оркестр – сборище посредственностей?
– Я понимаю, тебе трудно судить объективно, там твоя жена. Просто оркестр еще слишком молод, и дирижер у них не самый лучший. Это не мое мнение, я в музыке не разбираюсь, Мэллори из Совета искусств так считает. В процесс культурного обмена втянута целая сеть правительственных учреждений, в том числе и Министерство иностранных дел. Ты можешь поехать с ними переводчиком. Русские тебе переводить не позволят, но мы должны им показать, что у нас есть люди, понимающие русский.
– Я? – крайне удивился Редж – Это невозможно. Они меня вышвырнут оттуда. Мне даже визы не дадут. Да и кто присмотрит за трактиром?
– Ты же мечтал от него избавиться.
– Верно, пока не заглянул в газету. Вакансий полно, но я вдруг представил, как меня сажают на скамью подсудимых за то, что я надрал уши школяру. Теперь у всех есть права, даже у детей. Нет уж, пусть все остается как есть. Хозяин трактира – если вдуматься, звучит гордо, А в России я сразу в драку полезу. Здешние клиенты уже привыкли к моим вспышкам, им даже нравится: как-никак развлечение.
– Ты должен поехать, – сказала Беатрикс. – Помнишь Юру Шульгина? Юрия Петровича?
– Наш кузен. А-а, понятно. Он теперь, наверно, советский министр культуры. Значит, вся эта культурная катавасия – его идея?
– Естественно. Но дело не только в культуре. – Она шепнула ему на ухо еще кое-что.
– Откуда тебе это известно? – снова удивился Редж – И если это правда, то зачем ему это?
– Он мне писал, зашифровано, конечно. Этот шифр мы придумали в шутку, еще во время войны. Я тогда сказала, что, если он когда-нибудь захочет выбраться из России, пусть черкнет мне по-дружески письмо, в котором трижды будет использовано слово «петрушка». Когда я получила первое письмо с «петрушкой», я решила, что он просто вспомнил старую шутку. Потом я получила еще одно письмо. Там это слово повторялось четыре раза, он писал, что пора бы мне понять: петрушка – не только душистая приправа к блюдам, но и лекарственная трава, очень хорошо растет на влажной подмосковной почве. Советовал мне попробовать рыбу с петрушкой и даже водку с петрушкой. Написал даже ее латинское название – carum petroselinum.
– Как, ты говоришь, петрушка по-латыни? – спросил Редж. – Надо же, не знал до сих пор.
– А как по-гречески свиное рыло?
– Брось трепаться.
– Твоя жена глупышка, – вспомнила вдруг Людмила, разливая ароматный английский чай. – Она думала, что петрушка – такая музыка.
Редж вздрогнул: он не говорил про петрушку, только подумал о ней, прокручивая в голове разговор с Беатрикс.
«Его начальница, – говорила Беатрикс, – уходит на пенсию в следующем году. Некая Мария Ивановна Шверник. Влиятельная дама. Думаю, она родственница Шверника из Политбюро. После ее ухода Юрий окажется под ударом. Он, как и все, боится Сталина. С его стороны было неразумно всю войну проработать на Западе. В общем, я полагаю, его можно будет спрятать среди валлийских хористов».
Мать Реджа наслаждалась крепким чаем с вареньем из крыжовника. Старик кашлял и шумно прихлебывал.
– Я, пожалуй, приведу ее к вам, – сказал Редж
– Евреечку свою? Так она же по-русски не говорит, а я английский почти забыла. И по-еврейски не понимаю.
– Она тоже не говорит по-еврейски. Ты ведь ни мою женитьбу, ни брак Беатрикс никогда не одобряла?
– Вы всегда делали, что хотели. Я вам не мешала. Теперь я у себя дома, присматриваю за дядей Борисом.
– Приходите на концерт завтра вечером, вместе.
