Дебби надеется, что миссис Браун уже сменила гнев на милость: шелковое платье подействовало. Она не решается спросить, что миссис Браун намерена сделать с настоящим шелком.
"Фетиши" Робина Деннисона занимают целый стол, очень простой, деревянный, выкрашенный в белый цвет. Когда-то эти вещицы стояли на каминной полке, но потом, когда получили статус "фетишей", были помещены на этот непритязательно-монументальный, истинно английский алтарь. Все они разные, но есть одно свойство, которое их объединяет: своего рода глянцевитость, яркая, прочная глянцевитость. "Фетиши" — атрибуты культа цвета. Первым из них был деревянный расписной солдатик, которого Робин купил еще в детстве за 5 шиллингов 6 пенсов; брюки у солдата красные, китель — синий, на деревянной голове высокая черно-медвежья шапка королевского гвардейца, шапка тоже из дерева, конечно. Красный выцвел и стал темно-вишневым; синий тоже выцвел, теперь он между васильковым и ультрамарином. Под деревянным подбородком золотистый ремешок, на деревянных щеках — небрежные розовые кружки. Теперь Робин редко обновляет краски на солдатике: он слишком уж противоречив, военный и одновременно детский; но любит-то его Робин за другое: солдатик был первой моделью, с которой Робин писал округлые поверхности с бликами на них. Теперь иногда Робин пишет тень солдатика в толпе других образов.
Некоторые другие "фетиши" представляют отдельные цвета в чистом виде. Два из них — особенно глянцевиты. Кобальтово-синий подсвечник со стекольного завода во французском городе Биот; тяжелое круглое зеленое яблоко, изготовленное знаменитой английской фирмой "Веджвуд": чем глубже вглядываешься, тем оно зеленее. А вот и желтый "фетиш" — своей ценой даст фору всем остальным. Желтизна его не чистая, в отличие от синевы подсвечника и зелености яблока, она иная — солнечно-желтая, желтая, как сливочное масло, желтая, как лютик, и к тому же имеет голубой ободок. Это точная копия соусника из личного сервиза Клода Моне, сервиза, стоявшего на столе во время завтраков в доме у художника в Живерни, а эскизы для сервиза делал сам Моне. У Робина с собой не было денег, чтоб купить соусник, тем не менее он как-то поднатужился и купил его за последние 50 фунтов — так страстно он желал иметь этот желтый. Вообще-то, хотел он не соусник, но другие предметы из сервиза стоили так дорого, что даже в своем помешательстве Робин понимал, что они ему не по карману. Взявшись очередной раз просвещать миссис Браун, Робин объясняет ей, что с голубою каймой этот желтый прямо-таки поет: цвета почти дополнительные. И все-таки ему хочется найти когда-нибудь и другой желтый "фетиш", без синего. Нет пока и оранжевого "фетиша". Чтобы получился полный набор цветов, Робин часто кладет апельсин и лимон между прочих вещей и приходит в бешенство, краснеет и ревет от гнева, если миссис Браун перекладывает их или вовсе выкидывает, когда фрукты мягчеют и покрываются шалфейно-зеленым, с голубоватыми крапинами налетом плесени.
Фиолетовый представлен милой круглой вазочкой китайского фарфора ручной работы, вернее, это цветочная скульптурка фиалок в вазочке: их цвет — от розовато- до темно-лилового; на стебельках несколько — всего несколько — зеленых листочков бледного маловыразительного цвета, как у некоторых яблок; сама вазочка черная, в легкой глазури. Порой Робин не хочет видеть зеленого и поворачивает вазочку так, чтобы листьев как бы не было вовсе. Впрочем, он уже очень хорошо изучил свои "фетиши" и может позволить листьям немного светить зеленым на фиалки. Иногда он вообще жалеет, что эти листья есть, но иногда — нарочно встраивает их в более сложные цветовые схемы, переставляя вазочку с фиалками и тонко подбирая тоновые переходы. Долго, годами, не удавалось найти красный. Была тарелка: банальная немецкая, современная, очень утилитарная. Хороший сочный красный — тарелка уверенно участвовала в деле, но не пела и любима не была. Когда Робин нашел-таки нужный, нынешний красный, то испытал двойственное чувство, сразу понял: это то, что надо, но сама вещь ему не понравилась. Он и сейчас ее не любит. У вещи слишком много смыслов, как и у несчастного солдата, но она еще коварней. Он отыскал ее в магазинчике китайских безделушек, в корзине с самыми дешевыми изделиями. Это большая красная подушечка-игольница в форме сердца, пухлая, сшитая из блестящего маково-красного шелка, то, что надо: одновременно мягкая и яркая, нежная и сияющая. Но на игольнице было еще и пошловатое белое кружево, наподобие того, что бывает на воротниках мальчиков из церковного хора; кружево Робин отрезал. Иногда он втыкает в игольницу старые бабушкины шляпные булавки, в чьих головках — имитация драгоценного камешка, или кладет на нее кучку обточенных кусочков гагата. Но такие затеи ему не очень по душе: выходит нечто граничащее с сюрреализмом; Робин чувствует — наклевывается что-то интересное, но сомнительное. Он даже купил коробку булавок с разноцветными стеклянными головками и время от времени втыкает их хаотичной россыпью, а однажды расположил их полумесяцем плотно друг к другу.
Кроме одноцветных вещей, есть и многоцветные, но этих мало, очень мало. Дерево венецианского стекла 1950-х годов, купленное в секонд-хенде, с крошечными кругленькими фруктами разных цветов: изумрудно-зеленые, рубиновые, темно-сапфировые, аметистовые и топазовые. Гончарный кувшин из Деруты[111] с крупным треугольным носиком, похожим на клюв, украшенный яркими наивными цветками всех цветов радуги, с круглыми лепестками и парой примитивистских жизнерадостных певчих птиц коричневого тона. Горшок, тоже из Деруты, с фантастическим существом — то ли мифическим тритоном, то ли человекоголовым драконом, рыжевато-золотым, с синим гребнем и бородатым, пышущим красновато-коричневым огнем в форме запятой. На стене висит корейский воздушный змей: лилово-коричневый, желтый, синий, зеленый и алый — и еще две большие птицы из китайского шелка на каркасе из синельной проволоки, с гребнями, с длинными реющими хвостами: одна преимущественно темно-малиновая, с желто-аквамариновым гребнем, другая — сине-зеленая. Птицы — самые хрупкие из всех вещей и служат причиной раздора между Робином и миссис Браун. Она говорит, птицы — пылесборник. Он злится, что она гнет им лапки, сплющивает их пышность и все время норовит изменить изгибы их шеи, так что уже и непонятно, что они чистят перышки. Она говорит, что у него птицы могут упасть, оттого что плохо закреплены. Однажды она закрепила птицу на ветке стеклянного дерева. Робин дулся несколько недель, а миссис Браун грозилась уйти.
Как раз после этого случая, когда Дебби в конце концов уладила конфликт, Робин взялся объяснить миссис Браун, что есть красное и что есть зеленое. Он вернул яблоко на место рядом с игольницей, вновь водрузил фиалки напротив соусника Моне, рядом с кобальтовым подсвечником, который по форме немного походил на цветок горечавки: высокая чашечка на ножке-стебельке. Дай волю миссис Браун, и "фетиши" стояли бы по цветам радуги — так сказать, от инфракрасного до ультрафиолетового. Робин сказал:
— Определенные сочетания ведут к определенному эффекту. Вот, например, желтый и фиолетовый, синий и оранжевый: кажется естественным, что они стоят рядом, потому что естественные тени как раз синие и фиолетовые. Это свет и тень, понимаете? А вот красный и зеленый. Если поставить их плотно рядом, можно заметить, как на границе между ними пляшет полоска желтого, — тут уже дело не в светотени, а в том факте, возможно, что если добавить определенные красные тона к определенным зеленым, то можно создать желтый тон, — если этого не знать, ни за что не догадаешься.
