Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 211
После долгих лет плаваний на «Крузенштерне» и других судах военной гидрографии с их суровой мужской обстановкой и системой постоянных запретов, попав на комфортабельное академическое судно, которым командовал весьма колоритный и интеллигентный капитан Михаил Васильевич Соболевский, где официально выдавалось в тропиках сухое вино и регулярно устраивались разного рода вечера – от вечеров филармонической музыки в салоне начальника рейса, академика Бреховских, до еженедельных танцев на верхней палубе с участием многочисленных женщин, я несколько растерялся.
Вообще быт на академических судах поначалу показался мне довольно своеобразным. На день рождения, например, по выданной замполитом записке можно было приобрести в судовом ларьке вино, водку или коньяк. Помню, как торжественно и вполне открыто отмечали в марте 1971 года посреди океана мой день рождения. Приглашенная в числе гостей буфетчица Галя, сразу же с дня рождения отправившаяся мыть посуду, перебила довольно много тарелок. Празднование продолжалось почти сутки, так как на смену одним гостям, уходившим на вахту, немедленно являлись другие, сменившиеся с вахты.
В те годы дело с выпивкой на гражданских академических судах, где на борту часто находились и иностранные ученые, обстояло довольно вольно. Помню, уже позднее, в 1982 году, в первом рейсе нового «Витязя» замполит, пришедший сюда с нефтеналивного флота, где строго-настрого запрещалось употребление спиртных напитков, никак не мог привыкнуть к тому, что пьянки с участием иностранцев на борту проводятся вполне официально и называются научными контактами. Другой, сменивший его на этой должности, пришел на флот из МВД. В конце танцевальных вечеров он объявлял по трансляции: «Товарищи, танцы кончились – все по камерам!»
Наиболее серьезные выпивки, как правило, были приурочены к выходу в рейс и возвращению в родной порт. Вспоминается в связи с этим один весьма характерный случай, когда судно «Академик Курчатов» вернулось в Калининград из очередного рейса. Руководитель одного из научных отрядов, видный специалист по гидрооптике океана, известный своей приверженностью к Бахусу не меньше, чем научными работами, крепко отметив накануне возвращение домой, мертвецки пьяный мирно почивал в своей каюте. Атмосфера и порядок в каюте, куда ни свежий воздух, ни дневной свет не попадали, так как даже иллюминатор был задраен на броняшку, были соответственными. Неожиданно распахнулась входная дверь, и в каюту вместе с дежурным по кораблю вошла группа калининградских пионеров во главе с роскошной пионервожатой, которых привели на экскурсию знакомиться с «флагманом советского научного флота». Дежурный повернул выключатель, и задохнувшиеся пионеры с ужасом уставились на объедки на столе и пустые бутылки, валявшиеся на полу вперемешку с предметами мужского туалета. «Михаил Николаевич, – отчаянно затряс дежурный за плечо полумертвого хозяина, – проснитесь. Пионеры очень хотят узнать, как распространяется свет в водной толще океана. Михаил Николаевич, вы слышите меня? Как распространяется свет в океане?» Михаил Николаевич с усилием оторвал от подушки больную голову со спутанными волосами и, мученически приоткрыв глаза, пробормотал: «Очень фуево».
По части добывания в иностранных портах дешевой выпивки и в экипаже, и в «науке» порой попадались подлинные специалисты, закупавшие за бесценок спирт в аптеках. Так, кажется, в 31-м рейсе «Дмитрия Менделеева» с подачи какого-то ушлого моториста вся команда накупила в Монтевидео в аптеке спирт, названный ею «Синий крест», поскольку на этикетке красовался голубой крест. Знатоки испанского языка уверяли, что, судя по надписи, спирт этот предназначен для обмывания покойников, но их никто не слушал, и пойло было успешно «оприходовано» в связи со встречей Нового 1984 года.
В другом рейсе на судне «Академик Курчатов» один из научных сотрудников, не слишком отягощенный знанием иностранных языков, в любом порту захода, а заходили тогда в Перу, Венесуэлу и на Канары, сойдя с судна, прямо направлялся в аптеку, где произносил одну и ту же специально заученную фразу: «Алкоголь натурель уно литро плиз». Ему вручали бутыль спирта, и он, вполне удовлетворенный, уходил.
Вспоминаю в связи с последним, как еще во время походов на «Крузенштерне» я посоветовал нашим матросам в Гибралтаре, заходившим без гроша в кармане в английские магазины, на вопрос продавца: «Чего вы хотите?» отвечать по-русски: «На фиг». Поначалу они смущались, но были поражены, когда услышав энергичное словцо, продавец неизменно улыбался и оставлял их в покое, поскольку выражение это созвучно английскому «ничего».
Что же касается необходимости хотя бы элементарного знания языка той страны, куда попадаешь, то ее мы вполне оценили в 74-м году на Канарских островах. Истомленные дневной жарой и полным отсутствием общественных туалетов, мы брели через центральный сквер Лас-Пальмоса и вдруг увидели знакомое заведение, на одном из входов которого было написано по-испански: «Сеньорас». Вся наша мужская «тройка» дружно устремились вовнутрь, где нас встретил испуганный женский визг. Растерянные и обескураженные, мы выскочили наружу и повернули за угол к другому входу. Там красовалась надпись: «Кабальерос»…
Через несколько дней наш «Дмитрий Менделеев» встретился в Атлантике с другим судном Института океанологии «Академик Курчатов». В нашем рейсе участвовала синоптик Нина Романова, муж которой Юра, тоже синоптик, находился в это время на «Курчатове» в составе аналогичного отряда. Плавать жене и мужу на одном судне категорически запрещалось, видимо, из опасения, что они могут вместе сбежать в каком-нибудь иностранном порту. Пока суда лежали в дрейфе, Нину на глазах всей любопытствующей экспедиции возили на пару часов на шлюпке «на побывку» к мужу. Когда шлюпка возвращалась обратно, бедная путешественница сидела, опустив глаза и краснея. «Ну, как?» – кричали ей с борта подвыпившие моряки. Вечером того же дня в кают-компании были устроены танцы, и Нина, когда партнер пытался обнять ее потеснее, возмущенно отстраняясь, говорила: «Что вы, что вы, я только что от мужа».
Поскольку женщин на научных судах всегда было значительно меньше, чем мужчин, то почти каждая из них с самого начала рейса становилась предметом ухаживаний. «Женщин разбирают уже на трапе», – шутил наш третий штурман. Помню, одна тихая и скромная научная сотрудница Ира по вечерам, когда спадала жара, как и многие, отправлялась на верхнюю палубу делать гимнастику. Выходила она, как правило, позднее всех и усердно делала множество разных упражнений. Наблюдавший ее упорные занятия вахтенный матрос Михаил Ночневный, видя, как она изнуряет себя упражнениями, жалостливо глядя на нее, спросил: «Что, еще не пристроилась?»
Серьезным испытанием для наших закрепощенных домашним бытом и закомплексованных советских женщин в портах заходов явилось знакомство с западным сексом на экранах зарубежного кино. Оно, как правило, производило на них оглушительное впечатление. Помню, одна из наших миловидных научных сотрудниц Наташа, видный геоморфолог, впервые посмотрев в Антверпене секс-фильм «Глубокое горло», от волнения потеряла голос и целый месяц после этого говорила шепотом. Другая молоденькая двадцатилетняя девица, работавшая до этого в Геленджике секретаршей у директора южного отделения нашего института и впервые попавшая за рубеж, в греческом порту Пирей всю свою небольшую валюту потратила не на тряпки и косметику, как все остальные женщины, а на билеты в секс-кинотеатры. Ее большие серые глаза были полны восторженного ужаса.
Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 211
