Ох, как устал и как болит нога!..Ржет дорога в жуткое пространство.Ты ли, ты ли, разбойный Чаган,Приютил дикарей и оборванцев?
Я вышел к Уралу, туда, где когда-то была Ханская роща и против нее знаменитый учуг – решетчатая перегородка, задерживавшая уход рыбы вверх по реке. Роща вырублена в голодные годы, учуг снят в 1919 году. Теперь казаки уже не являются монопольными владельцами Урала. Сами они, как малая народность, входят в Казахстан. И звание «казахов» передано киргизскому населению. С реки снята их ревнивая охрана. Раньше здесь, ниже учуга, не разрешалось не только ездить на лодке, но даже искупаться нельзя было. В. Короленко описывает испуг казака-пикетчика, когда он спросил его, можно ли ему покупаться в Урале: «Что это вы, бог с вами! – произнес он с изумлением. – Как можно в реке купаться!»
Возвращался я от Чагана по бывшей Штабной. Памятная улица! Когда я учился в Уральске, на ней именно происходили знаменитые кулачные бои русских с татарами. Реалисты и воспитанники духовного училища являлись всегда зачинщиками этих драк. За ними уже стенка на стенку шли взрослые. Героем русской стенки был казак Егорка Спирин. У татар – красивый, стройный Казя. Помню, не успевал из-за угла показаться Спирин, как раздавался панический крик:
«Спирян килатыр!» (Спирин идет!)
Татары обращались в бегство. Один Казя выдерживал с ним бой. Этот Спирин, как рассказывали мне, погиб в одной из станиц от рук генералов Толстова и Моторного. Спирин начал организовывать по станицам красных казаков: это было при самом начале Гражданской войны. На один из митингов в станицу явился из штаба с отрядом Толстов, позднее возглавлявший уральскую Вандею. Митинг был разогнан, причем геройски сопротивлявшийся этому Егор Спирин погиб. Его замыслы соединить казаков с революционной Россией заглохли вместе с его смертью. Как сейчас вижу его сильную, характерную фигуру, широко шагавшую к месту боя; наш детский герой оказался и героем революции, о которой мы тогда, в детстве, и не думали.
Утром я отправился на базарную площадь. Там я скоро разыскал казаков с низовья, приехавших в город за извозом. Спросил, нет ли здесь каленовских казаков.
– Как не быть. Вот те тагарки (кибитки) каленовцев. Третий день стоят. Да смотри, это сам Марк Карпыч шагает. Може, знаешь его?
Марк Карпович был моим сверстником, одним из близких друзей и сотоварищем по играм. Понятно, с каким волнением я воззрился на шагавшего по площади казака. Его окликнул зычно один из казаков и подозвал ко мне. Молодой мужчина, смуглый, как древний пергамент, с резкими чертами лица, заросшего черными волосами, круто повернулся и подошел к нам. Знакомые лукавые глаза блеснули острой улыбкой и вопросительно остановились на мне.
– Марк Карпыч, вот человек тебя ищет. Сказыват, старый знакомый.
Пять секунд, не больше, ощупывали меня хитроватые, узкие, восточного типа глаза Маркушки, как звали мы казака в детстве. Вот они радостно засверкали, лицо зарябилось светлыми излучинами, руки его коротко метнулись по воздуху, и он взволнованно заговорил с гортанными придыханиями:
– Х-хы!.. Валька, никак, зарраза ты этака!.. Рразрази меня бог – Валька!.. Да, право же – он самый. И мурло и мурун тот самый. Аман-ба!.. Помнишь, как в альчи[38] возле сторожки играли, по льду? Эх и здорово же ты играл! Лупили мы те тогда, пострели те в варку-то! Здорово лупили, ревел аж, а нас всех обыгрывал. Ей-ей!
Казаки смеялись. Маркушка все это выбрасывал из себя, стоя недвижно на одном месте, как в строю; только лицо его лучилось бликами неудержимого смеха и лукавой иронии. Он был тот же самый Маркушка, что и двадцать лет назад: игривый, славный, радушный. Мне казалось, что я так же сразу узнал бы его, как он меня. Мы забросали друг друга вопросами, не успевая отвечать на них.
– В Каленый едешь? Вот спасибо! Не забыл, вишь, нас. А мы сами себя забыли, почитай. Бежим из поселка. Капут нам пришел. Мы теперь уже не казаки. Новые казаки вон в малахаях. Мы – русскими стали. Катай, катай в Каленый. Не узнаешь поселок. Степь хочешь посмотреть? Сусликов вместе выливали. Как же, все помню. Ровно вчера было! Степь не та стала. Совсем не та. Никто ее не коснется, не ширнет, не пырнет. Лошадей нет у нас. На быках, на тагарках теперь раскатываемся. Степь стоит золотая. Ржаники выдули выше колен. Ковыли поросли там, где раньше отродясь их не было. Копанки все пообсыпались, дороги заросли. Найдешь ли ты лошадь? Это задача. Мы давно приобычились к волам. Я третий год езжу в тагарке, как князь, соль по кооперативам развожу… Поезжай, посмотри на казаков. К нашим забеги, чаем прикажи себя попотчевать. Скажи моей марзе: в поселок скоро не попаду. К Бузулуку извоз взял. А живем мы, прямо надо сказать, плохо. За что боролись, то и получили. Нажитки, пожитки размотали вконец. А ведь были – куды там! – прямо буржуями. После мы еще больше зажирели, прямо как севрюга старая на ятови. В живых-то у нас мало мужиков осталось. Из моих сверстников пять-шесть на поселке живут. Стариков – Андриан Федорыч да тезка мой шиворот-навыворот, Карп Маркыч. Чуть ходит, а опять будто за сайгаками в степь ладит. Охотник куды! А мне теперь наплевать на все. Барь-берь (безразлично). Волчьи-то шубы все поснимали с казачьих плеч. И за дело: не будь дураками, не воюй против России.
