Всё это было ожидаемо, и после схода митрополит Климент объявил дату венчания. Тянуть с этим не стали. Через три дня, когда галицкие князья, расплевавшись с родственниками, уехали домой, в Софийском соборе на голову Изяслава Второго надели заранее сделанный киевскими ювелирами и златокузнецами царский венец, и великий князь стал царём Изяславом Первым. Пока, конечно, не природным (наследственным) правителем Всея Руси, а избираемым.
В собор набилось людей что селёдок в бочке, не продохнёшь, и среди русских князей, епископов, бояр, торговых людей, воевод, городских авторитетов, половецких ханов и иностранных послов (ромеев, ляхов, угров и приехавших предлагать Рюриковичам своих принцесс грузин) были венеды. Ладно, это интереса не вызвало, ведь Рагдай Померанский и лучшие военачальники Венедии – союзники Изя слава. Однако рядом с ними, не скрываясь, словно так и надо, стояли волхвы. В ХРАМЕ ХРИСТИАН НАХОДИЛИСЬ ЖРЕЦЫ РОДОВЫХ КУЛЬТОВ! Для многих это был шок, причём не столько для священнослужителей, сколько для князей, которые восприняли их присутствие как символ грядущих перемен.
Обряд, надо сказать, достаточно простой, без византийских изысков, прошёл достаточно быстро и совсем не так, как в Европе. У католиков сначала шло отождествление правителя царям Израилевым, а затем на голову короля надевали корону. Но мы же русские люди! Чего нам! Гулять, как говорится, так гулять! И митрополит Климент (опять же по моему совету) соединил обряд помазания на царство и миропомазание, и это означало, что царь Всея Руси отождествляется сразу с самим Христом. Это чтобы не мелочиться.
Впрочем, если кто-то из присутствующих разницу и понял, то это два-три теологически подкованных епископа и, возможно, кто-то из ромеев. В тот момент это было не важно, и гости восприняли происходящее достаточно спокойно. Были молитвы и песнопения, а затем митрополит самолично надел на голову Изяслава Мстиславича усыпанную драгоценными камнями золотую корону с зубцами, коих было восемь штук. Красиво действие прошло, хоть и в духоте, несмотря на осень. И после этого церковный хор грянул:
Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!
Боже, Царя храни!
Боже, Царя храни!
Славному долгие дни
Дай на земли! Дай на земли!
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю
Всё ниспошли!
Перводержавную
Русь православную,
Боже, храни! Боже, храни!..
И так до конца гимна с упоминанием православия (напомню, что до сего момента православными считались только язычники, а христиане называли себя ортодоксами), и это не вызвало ни у кого отторжения. По крайней мере, с виду люди сохраняли лицо и не нервничали. Да и как тут нервничать, если вокруг Софийского собора и в городе пять тысяч лучших воинов Изяслава Мстиславича и радостный люд, которому пообещали вечером выкатить бочки с вином? При таких раскладах возмущаться нельзя, и Рюриковичи вели себя смирно. Кто хотел, тот уже уехал и готовился к неизбежной войне, возможно, не явной, а тайной, но сути это не меняло. А кто остался, тем деваться уже было некуда.
Потом были пиры и гулянья. Народ веселился, отмечал знаменательное событие, память о котором сохранится надолго. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и, подарив князю, чтобы корней своих не забывал, подарок, сегодня в ночь я вновь оказался возле Софийского собора.
Варог-служка меня уже ожидал и провёл к порталу. И когда я оказался в мире между пространствами живых и мёртвых, то вспомнил слова шамана. Хотел было стереть их из памяти, но они осели на дно и теперь, словно специально, всплыли. Поэтому невольно я насторожился, на всякий случай проверил подаренный мне меч Яровита, и это спасло мне жизнь.
Я шагал по тропе в сторону Руяна и не обращал внимания на голоса существ из тумана. Привык, наверное. Но когда миновал полоцкий портал, шум сначала стих, а затем исчез. Тишина, не возле камня, как обычно, а на пути. Такого ещё ни разу не было, и я остановился.
Вокруг ни шороха, ни звука. Тревожно, и я потянулся к невидимому клинку. Ладонь моментально ощутила тяжесть, но сам меч не проявился, а затем волосы у меня на затылке зашевелились, и кожа уловила дуновение ветерка. Сзади кто-то был. Там находилась угроза, и у меня появилось чувство, которое давно уже не посещало считавшегося храбрецом Вадима Сокола. Это был страх. Я вспомнил, что это такое, и на долю мгновения он сковал меня. Нельзя было дёрнуться и даже пошевелиться, а внутренний голос прокричал: «Беги! Спасайся!» Но сил сорваться с места не было, они куда-то исчезли, и я решил, что пришла моя смерть.
«Как глупо, – промелькнула в голове мысль. – Столько пройти и сделать и сгинуть на тропе, которую искал. – Но затем я вспомнил жён и детей. Далее пришёл образ Яровита, который строго смотрел на меня, мол, что же ты, Вадим, не оправдал моего доверия. А после этого перед глазами всплыл лик мудрого Векомира, и я стал бороться: – Не сдавайся! Грызи врагов зубами и не отступай! Ведь ты же не животное! Шевелись!»
Превозмогая внутреннюю слабость, я пошевелился, и тогда пришло ощущение свободы. Самое главное было начать борьбу, а затем вернулась прежняя лёгкость. Враг, которого я не видел, приближался. Он уже был готов ударить меня, я это чувствовал, и сделал первое, что пришло на ум. Я рванулся вперёд и перекатился по тропе, аккуратно и не задев тумана. Позади что-то клацнуло, будто сомкнулась огромная пасть, которая была усеяна острыми клыками. Но мой страх уже почти рассеялся, и, вскочив на ноги, я обернулся, чтобы встретить опасность лицом к лицу.
Кого я ожидал перед собой увидеть? Возможно, дракона или монстра, демона с полотен древних художников или самого Чернобога. Я был готов ко всему. Однако передо мной находился знакомый тип – святой Бернар из Клерво, который для мертвеца выглядел очень даже неплохо. Покойный аббат сохранил форму тела и лицо, а на его призрачном туловище находилось нечто отдалённо напоминающее перепоясанный верёвкой подрясник с капюшоном. И не знаю, кто бы и что почувствовал при виде призрака, а мне стало гораздо легче оттого, что передо мной не дракон и не падший ангел Люцифер. Поэтому я улыбнулся. Правда, скорее всего, улыбка больше напоминала гримасу, но она была.
Призрак сделал на меня шаг. А я, не дожидаясь, когда потустороннее существо объяснит мне причину своего нападения, шагнул ему навстречу. Мне не интересно было знать, чего хочет покойник. Для меня всё просто и понятно. Рядом заклятый враг, который вновь попытался меня прикончить, и не просто так, а наверняка выпить все жизненные соки и сожрать душу. Следовательно, думать нечего: где встретил тварь, там и убей её. Как в стихах у Константина Симонова:
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Впрочем, это так, промелькнувшие по краю сознания мысли.
Потусторонняя тварь не ожидала от меня подобной прыти. Видимо, привыкла, что её жертвы не оказывают сопротивления. Но я не таков, перед ней не просто Вадим Сокол, а витязь Яровита, который с последней встречи с Бернаром, тогда ещё живым, значительно окреп и многому научился. Поэтому призрак аббата промедлил, на долю мгновения, всего на крошечный промежуток времени, и проявившийся в моей руке прямой меч вонзился в его тело. Хотя, наверное, это неправильное обозначение. Клинок распустил тварь на лоскуты и стал впитывать её в себя, после чего призрак закричал, словно являлся живым человеком, слов не понятно, это было нечто неразборчивое. И от вида того, как меч бога, подобно насосу, втягивал в себя суть некогда живого существа, мои руки задрожали.
