– Ты не о том думаешь, – попыталась переключить его Рита, не поворачиваясь. – Сначала тебе нужно выйти из больницы, а потом ты обязательно всего достигнешь, с твоим-то характером.
Женя не пытался спорить. Он просто размышлял вслух. От этих его размышлений впору было лезть на стену.
– Что значительного я оставил после себя? Несколько скульптур, и то часть разбилась в упавшем стеллаже, часть досталась нашей доблестной милиции. Несколько набросков на бумаге. А я мечтал покорить Париж и весь мир.
Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым…
– Ты выставишь «Рождение Афродиты» этим летом в Париже, – Маша постаралась придать уверенность голосу. – Я уже говорила по этому поводу с Кацем.
Женя с нежностью взглянул ей в глаза.
– Это теперь совсем неважно. Пусть она останется у тебя.
Про Каца и Париж – это была всего лишь полуправда. Александр Самуилович ей ответил, что вряд ли теперь у него появится такая возможность. Кац заходил в больницу не меньше десятка раз. Лишь однажды его удалось нелегально провести в палату. Тогда с ним вместе была еще и Карина. Карина забегала потом и одна, без Каца. Маша отдавала ей свой пропуск, чтобы она могла подняться наверх.
Маша заметила, как Женя стиснул зубы и вдруг легко улыбнулся:
– Что я скулю? Я должен быть счастлив, что за такое короткое время я все же успел так много. Люди живут до ста лет и не имеют десятой доли того, что было у меня… Грех жаловаться. У меня была любовь, самая яркая, какую можно было только себе пожелать… Друзья, какие не каждому достаются за всю жизнь. Взять хотя бы Риту. Ритка, ты мне друг?
– Нет. Я твоя первая несостоявшаяся любовь.
– Ладно. Пусть так… У меня был даже крошечный кусочек славы и маленький талант, который хоть во что-то вылился… Наверное, я слишком быстро горел, как комета в ночном небе среди тусклых звезд… Но все же это не так мало. Правда?
– Ты еще не назвал ребенка, которого я рожу от тебя.
Маша опустилась на край его кровати и, совсем не стесняясь стоящей рядом Риты, легла на его горячую подушку. Женя, сделав над собой усилие, подложил ей руку под голову. Его кисть безвольно упала на ее плечо. Беззвучно отсчитывали секунды, крадя их у жизни, плоские серебристые часы «Edox» на его запястье.
– Да. Вот на ребенка бы я хотел посмотреть…
Рита провела ладонью по лицу и повернулась, улыбаясь:
– Маша! Марш домой. Мы должны лицезреть тебя сегодня во всем сиянии в выпускном платье, со сверхмодной прической и в брильянтах.
– Где ж я возьму брильянты?
– Ладно, брильянты мы тебе прощаем. Но все остальное чтобы было к началу бала.
…Она опоздала.
Душ, переодевания, макияж и – самое сложное – прическа отняли гораздо больше времени, чем Маша могла рассчитывать. Она выскочила из такси и расправила смявшееся, как она его ни берегла, платье. Белый больничный халат был с собой, но она решила его накинуть, лишь когда будет миновать охрану, чтобы лишний раз не издеваться над нарядом. Больше всего она опасалась за бордовую орхидею, специально заколотую, но с трудом удерживавшуюся в волосах. Маша несла голову прямо, боясь уронить цветок.
Риту и Надю Гаврилину (в открытом вечернем сверкающем блестками платье она больше не была Гаврошем) Маша увидела издалека. Она побежала, улыбаясь, им навстречу, придерживая цветок одной рукой. Они стояли в глубине длинного, почти неосвещенного коридора, из которого не видно было выхода. Маша замедлилась, она шла к ним, и каждый звук от высоких точеных каблуков, отстукивающих замирающий такт по каменному полу, металлически бился об узкие своды, отдаваясь в груди. Она остановилась механически, не дойдя несколько шагов, которых не в силах была преодолеть. Рита прошла эти несколько шагов сама ей навстречу:
– Стой. Не ходи туда.
Рука, удерживавшая цветок, медленно сползала. Орхидея упала на пол.
– Не-е-е-е-т!..
В темном коридоре без выхода крик не отразился ни от одной стены.
Она опоздала. Она не имела права его покидать…
Сердце ее остановилось.
26 июня, вторник. Выпускной вечер (окончание)
Горели все осветительные приборы большого актового зала, которые можно было включить. Сцену заливали потоки света – белого, голубого, желтого, зеленого, из всех прожекторов, нацеленных на микрофон. Самодельный оркестр школьных энтузиастов от музыки взял несколько пробных аккордов, и над чуть стихшим залом полилось:
Когда уйдем со школьного двора
Под звуки нестареющего вальса…
Девчонки и ребята сидели и стояли вдоль стен. Никто из них не вышел в центр сразу опустевшего пространства. И лишь спустя пару минут одна за другой две вальсирующие родительские пары закружили по паркетному надраенному полу старой школы.
Надя Гаврилина, переливаясь блестками в разноцветных лучах скрестившихся на ней прожекторов, подошла к микрофону. Она не стала ждать окончания вальса. Взяв микрофон в обе дрожавшие руки, она произнесла:
– Ребята. Наш Женя Мартов… умер.
Музыка замерла. В вакууме актового зала раскололись на взлете две родительские пары. Потом с грохотом рухнувшего здания опрокинулся стул под вскочившим в оглушительной тишине Сергеем Дьяченко. Встали Инга, Максим Коган. За ними следом сидевшие кружком Наташа и Саша Гофманы, долговязый Вадик и вцепившаяся ему в руку Леночка. Олька Бертеньева и Сергей Лошадинов. Заледенел Игорь Логинов. Стоял с мрачным, ошарашенным лицом Лев Грановский и со сползшей улыбкой Дыня, чудом дотянувший до выпускного вечера. Ахнула Зина, и обе ее подружки испуганно замолчали. Поднимался и каменел выпускной 11 «В». Застыли 11 «А» и «Б», враждовавшие с «вэшками» и друг с другом. Мама-Оля, Ольга Николаевна закусила, стиснув зубы, угол выглядывавшего из-под манжеты платочка. Пошатнулась Оксана Игоревна, схватившись, чтобы устоять, за локоть кого-то из ребят. Заострилось, как у крысенка, лицо обернувшегося в полуобороте программиста Александра Палыча, ставшего сразу до боли похожим на свою мать, стоящую тут же – Ларису Вячеславовну Шапокляк. И Кол Колыч по-военному строго вытянулся по стойке смирно, как положено.
Учителя, родители, их ученики и их дети. Молчали в омертвевшем школьном актовом зале, наполнившемся кричащей тишиной, как реквиемом по их товарищу.
К микрофону, тяжело переступая, вышла Тамара Карапетовна. Надя отвернулась и сбежала со сцены.
– Я не смогу сейчас говорить. Простите. Выпускного бала не будет. Это единственное, что мы сейчас можем сделать для Жени.
Из глубины зала раздался одинокий голос:
– А как же все, что мы готовили? А банкет? Ведь все накрыто.
Мама Зинки отвечала в родительском комитете за всю организацию выпускного вечера.
– Если родители хотят, пусть они сами и остаются.
