— Вот как! Герцогиня д’Этамп… — промолвила Мадлен и прошептала про себя: «Вот этого я уже не понимаю… если только… да! Все возможно при этом дворе, прогнившем до мозга костей!»
Вслух она продолжала:
— Вот послушайте, я думаю о нашем положении. Дать вам уйти отсюда я попробую.
Жилет радостно вскрикнула.
— О, это будет трудно… но не невозможно. А пока ждите, бодрствуйте, не теряйте бдительности, будьте настороже днем и ночью.
Мадлен встала и сказала:
— Осмотрим дверь.
Она подошла к ней, потрясла, убедилась, что замок держится на надежных болтах, что внутренний железный засов не подпилен, что скобы прочные.
— Тут все хорошо: не с этой стороны опасность.
Точно так же она осмотрела все окна. Убедившись, что ставни тоже надежные, она немного подумала и вдруг иронически улыбнулась.
— Поняла! — сказала она про себя, а вслух произнесла: — Знаете, я думаю, вы правы. Нечего мне оставаться в подвале, где я кашляла и болела без всякой пользы. Раз вы позволите, я поселюсь рядом с вами, в пустой комнате. Мадемуазель Жилет может спокойно спать: ручаюсь, что в эту ночь с ней ничего не случится. А с вами, сударыня, нам еще надо немного поговорить… угодно вам?
— Но на чем же вы сами будете спать? — спросила Жилет. — Да, вот на этом канапе!
— Оно как раз мне очень подойдет, — сказала Мадлен.
В комнате Жилет стояло прекрасное канапе, длинное и широкое: один человек мог на нем разместиться не менее удобно, чем на кровати.
«Этому канапе лучше стоять в пустой комнате, чем в девичьей спальне!» — почему-то подумала Мадлен.
Втроем они перенесли канапе, и Жилет вернулась к себе в спальню, а Маржантина с Мадлен остались вдвоем в столовой.
Мадлен подвела Маржантину к двери, отделявшую столовую от пустой комнаты. Дверь запиралась на простую щеколду.
— Обратили на это внимание? — спросила Мадлен.
— Нет. Окно же не открывается, а иначе сюда не попадешь.
Казалось, что ставни держатся очень крепко: подергав за середину, их нипочем было не распахнуть. Тогда Мадлен стала осматривать петли.
Камень около петель она поцарапала гвоздем и сказала Маржантине:
— Видите?
— Ах, негодяи!
Гвоздь раскрошил камень, как штукатурку. Да это и была штукатурка. Петли выломали, а потом дыры просто заделали гипсом и затерли пылью, чтобы не было видно.
— Вот здесь разбойнику и устроили вход. Я все это, как наяву, вижу. Он подходит из парка с парой-тройкой подручных, за пару минут они выламывают петли, вынимают ставни и входят. Тогда сообщники бросаются на вас и, если нужно, убивают, а он бежит в спальню к Жилет… Завтра утром я опять заделаю эту дырку, чтобы никто не догадался, что вы знаете, в чем дело.
— Что же делать? Что же делать? О, я теперь спать не лягу! Так и буду сидеть перед дочкиной дверью! Да будь их хоть двадцать человек! Они не знают, что такое мать!
— Ничего не бойтесь, — сказала Мадлен.
— Как «не бойтесь»? Что вы такое говорите?
— Говорю, чтобы вы ничего не боялись, потому что тут я! Клянусь вам: этот мерзавец убежит от меня скорее, чем от кинжала.
— Не понимаю…
— И не надо вам понимать. Просто успокойтесь и спите мирно себе в своей постели: разбойник не пройдет. Впрочем, на всякий случай дверь в столовую можете заставить.
— Нет-нет, не буду! — воскликнула Маржантина. — Я хочу быть рядом с вами, прийти на помощь. Вы же всю опасность берете на себя!
— Ну что ж! — сказала Мадлен, смущенно улыбаясь. — Вдвоем мы и вправду лучше защитим девочку…
Они вернулись в столовую и сели, ничего не говоря. Каждая из них старалась прочесть в глазах другой ответ на свой мысленный вопрос.
Первой решилась заговорить Мадлен Феррон:
— Так значит, король знает, что Жилет его дочь, и все-таки…
— Да.
— Даже не знаешь, что и думать! Видно, мерзавца безумие какое-то поразило; в своих разнузданных страстях он уже ничего не разбирает…
— Вы сильно его ненавидите?
— Как и вы.
— У меня-то есть причина… — мрачно сказала Маржентина.
— Я вам назову эту причину. На заре ваших дней, когда ваше сердце впервые открылось любви, он явился вам. Он клялся, что любит вас, что жизнь готов за вас отдать…
— Да-да-да! Откуда вы знаете?
— Да так… И перед этим любовным пылом, перед пламенными отчаянными взорами, пожалуй, перед угрозами самоубийства вы не устояли; вы страстно обожали этого человека, а он с той минуты, как вы ему отдались, только и думал, как весело будет, когда он вас бросит! Все так и было?
— Точь-в-точь! — трепеща воскликнула Маржантина.
— Мне просто было угадать вашу историю: много несчастных этот человек так довел до отчаянья.
Маржантина смотрела на собеседницу; ее тоже мучило желание задать вопрос, который она не смела облечь в слова.
Наконец она решилась.
— А с вами тоже так было? — робко спросила она.
— Да, — просто и ясно ответила Мадлен. И рассказала:
— Да, и со мной произошла такая история, а все любовные истории короля кончаются доброй шуткой. Для меня он придумал такую: дал моему мужу ключ от дома, где мы должны были свидеться, и назвал час свидания.
— Какой ужас!
— И муж пришел, — продолжала Мадлен, истерически расхохотавшись, — только не один: он пришел с палачом! И только благодаря чуду мои кости не лежат теперь под Монфоконской виселицей!
— Какой ужас! — опять воскликнула Маржантина.
— А что вы? Что он придумал, когда вас бросал?
— Это было жестоко, — негромко проговорила Маржантина. — В тот вечер, когда родилась моя дочка… когда я собиралась отдать Богу душу на постели… он в соседней комнате устроил попойку… Я услышала его голос… кое-как поднялась, открыла дверь… и увидела: он сидит и хохочет с бокалом в руке, а на коленях у него женщина, и он с ней целуется…
— Да, — протянула Мадлен, — придумано неплохо… Узнаю его в этом поступке…
Потом она встала и пожелала Маржантине спокойной ночи:
— Спите и не бойтесь.
Затем она прошла в комнату с канапе, а Маржантина в свою спальню.
Но Мадлен не легла спать, а спустилась в свой подвал. Туда подкупленный ею дворцовый лакей по ее приказу принес все, что может когда-нибудь понадобиться. В том числе там лежали на столике листки бумаги и перья, стояли чернила в чернильнице. На одном листке Мадлен написала несколько слов, сложила его и запечатала. На обороте она написала адрес: «Господину шевалье де Рагастену в гостинице “Великий Карл”».
