— Я последняя из тех, кого ты ожидала увидеть у себя в гостях. Так ведь?
Промолчу-ка в ответ.
— Если честно, то зайти к тебе меня попросила Бренда.
— Бренда? Зачем?
— Пожалуйста, не сердись, но она рассказала мне о твоей… хм… ситуации.
— Моей ситуации?
— Она волнуется. Ты же знаешь Бренду. Она волнуется всегда и обо всех. Она рассказала, что ты сделала много пластических операций, Камилла.
Я встаю.
— Спасибо, что зашла, Нора, но это не твоего ума дело.
— Ты права. Это не мое дело. Просто Бренда подумала… ну, она предположила, что даже если ты не считаешь себя достаточно красивой, не веришь комплиментам в свой адрес, то обязательно поверишь моим словам. Так вот я тебе заявляю: ты красива. Ты чертовски привлекательна.
— Что?! — с нервным смешком переспрашиваю я.
— Она знает, какая я тщеславная стерва, — объясняет Нора. Теперь настала ее очередь нервно хихикать. — И еще Бренда знает… ну, догадывается… Как трудно говорить. В общем, ей известна причина, по которой я не была с тобой приветлива с того дня, как ты появилась в «Сондерс энд Крафф».
— Ты? Не была приветлива? Не может быть, — я немного расслабляюсь и откидываюсь на спинку дивана.
— Да ладно. Я была настоящей сукой.
— Ну, я бы не назвала тебя настоящей сукой. Просто ты была чуть-чуть… как бы сказать… резковатой.
— Причина, по которой я была резковата, состоит в том, что я ревновала и завидовала тебе.
— Что?! Почему?
— Да потому что ты ослепительно красива! У тебя идеальное тело, потрясающие волосы и прекрасные черты лица. А одежда! Чика, твой облик возбуждает каждого мужика в нашем офисе!
Я недоверчиво улыбаюсь.
— Да ты надо мной смеешься.
— Если бы. Пока не появилась ты, я была первой красавицей в нашей конторе.
— Ты считаешь меня красивее себя? Шутишь, наверное.
— Камилла, только чтобы составить тебе достойную конкуренцию, я пошла на пластическую операцию.
— Что?
— Ну, не только чтобы сравняться с тобой. Я давно уже планировала это. Но не могла решиться сделать последний шаг.
Теперь, когда она рассказала об этом, я заметила перемены в ее лице. Норы не было в офисе пару недель. Когда она вернулась на работу, я уже взяла отпуск, так что мы давненько не виделись.
— И что ты делала?
— Глаза, нос и имплантаты в щеки.
— Хм, — мычу я, изучая ее лицо. — Твой врач прекрасно справился.
Хочется спросить у нее телефон хирурга, но сейчас не время.
— Спасибо.
— Не за что.
Я ловлю себя на желании поведать ей о подтяжке век, которую перенесла, об имплантатах под кожей щек, я хочу расспросить у нее об операции на носовой перегородке, но предпочитаю молчать, так как разумнее будет покончить скорее с этой чуть было не зародившейся дружбой и разойтись своими дорогами.
— Спасибо, что зашла, это был приятный сюрприз, но уверяю тебя — со мной все в порядке.
— Бренда рассказала о тебе такие странные вещи, из которых совершенно очевидно, что ни в каком ты не в порядке. Теперь-то я на собственном опыте знаю, что все эти операции ведут за собой шлейф проблем — боль, потраченные деньги, упущенные карьерные возможности. Человек в твоем возрасте, да еще с такой яркой, привлекательной внешностью все эти круги ада лишний раз проходить не будет, если только он не болен психически.
— Нет, правда, Нора. Благодарю за заботу, но теперь тебе лучше уйти, — говорю я, глядя в пол.
Нора поднимается с дивана.
— Ладно. Я уйду, но надеюсь, что ты подумаешь над тем, что я тебе сказала.
— Подумаю, — вру, а что остается?
Нужно подняться и проводить ее, но меня словно паралич разбил. Я хочу, чтобы она осталась.
— Надеюсь, мы с Брендой сможем помочь тебе — говорит Нора, одевает сумочку на плечо и направляется к выходу. Она почти дошла до двери, когда обернулась и увидела, что я продолжаю сидеть на диване и смотреть в пол. Я чувствую на себе ее взгляд…
…Я всего лишь хочу хорошо выглядеть. Идеальные формы, ухоженный вид, в общем, красота — это для меня слишком важно. Разве есть в этих рассуждениях что-то странное? Когда я плохо выгляжу и ничего не предпринимаю, вот тогда действительно можно говорить о психическом заболевании.
Невозможно больше жить, изнывая от зависти, глядя на женщин, подобных Норе, и жажды быть такой же красивой. Большую часть жизни я знала, что я — урод. Да и как иначе? Чуть не с младенчества надо мной глумились… даже рассказывать не хочется. Почему я вспомнила сейчас ту боль, те обиды? Почему мир устроен так, что нельзя в один момент стереть прошлое?
Зачем, зачем я только стала вспоминать? Мне не по силам переживать это снова, пусть и в памяти. Напряжение так велико, что я не выдерживаю, и плотину прорывает — я бьюсь в рыданиях. Леди и джентльмены! Камилла Купер больше не может держать себя в руках!
— Они обзывали меня Губошлепкой! — кричу я сквозь потоки слез. — Я была маленькой и беззащитной, а они обзывали меня Губошлепкой! Я помню их крики, словно это было вчера, я, как теперь, слышу детей, гогочущих на игровой площадке: «Губошлепка! Губошлепка! Губошлепка! Губошлепка!»
Нора возвращается к дивану и садится рядом.
— Ты знаешь, каково это? Откуда тебе! Прозвище прилипло ко мне с раннего детства, и до окончания школы иначе как Губошлепка ко мне почти не обращались. А в колледже стали обзывать просто Губой. Так меня в студенческом городке и звали — Губа. К нам в комнату звонили и просили позвать к телефону Губу! Я не протестовала, ведь это было бы нелепо. Оставалось только отшучиваться, но бог видит, как я ненавидела эту кличку. Я мечтала быть как все. Это все, чего я хотела. Быть нормальной!
— Ох, малышка, — вздыхает Нора и обнимает меня. — Ты нормальная. И выглядишь потрясающе.
Я рыдаю в голос, уткнувшись в ее плечо.
— Возможно, я такая же зануда, как и Бренда, но постарайся ко мне прислушаться — никакие операции не изменят твоего отношения к самой себе. С этим можешь справиться только ты.
Я затихаю. Нечто подобно мне говорили и раньше, но только сейчас смысл сказанного проник ко мне в душу. Может, потому что со мной говорит красавица Нора, а может оттого, что впервые в жизни я осознала, какую боль испытывала от кличек, которые мне лепили. Я никому, никому и никогда не рассказывала о том, как тяжело было на сердце, когда меня называли Губошлепкой или Губой. Сегодня же вместе со слезами я выплеснула наружу всю боль, я открылась Норе и… Стало гораздо легче, словно гора с плеч свалилась.
— Прости, пожалуйста. Господи, мне так неловко, — я отрываюсь от ее плеча и откидываюсь на спинку дивана.
