Елизавета как-то сразу влюбилась в своего супруга. Она то и дело норовила затащить его в уголок за камином, чтобы всласть нацеловаться, нисколько не обращая внимания на насмешливые улыбки двух братьев короля, которых такая демонстративная нежность сильно забавляла.
Что касается Карла, то он хотя и радовался появлению этой обаятельной блондинки с изящным станом, но не настолько, чтобы забыть о пышных прелестях Мари Туше. И при первой же возможности он помчался в Орлеан, куда ей пришлось возвратиться.
Увидев его, Мари поняла, что отныне у нее не будет соперниц. Но все же попросила показать портрет Елизаветы.
Король показал миниатюру, которую носил при себе. Складки на лбу у Мари мгновенно разгладились:
— Немка меня не пугает, — сказала она.
И она оказалась права в своем оптимизме, потому что Карл никогда больше с ней и не расстался.
Так что вопреки тому, на что рассчитывала королева-мать, Мари сохранила все свое влияние на короля, а Колиньи продолжал пользоваться милостями, как какой-нибудь принц крови.
Надменный, претенциозный, исполненный презрения, он раздавал направо и налево приказы, изгонял со двора не понравившихся ему католиков, выражал недовольство подаваемой ему едой, короче был несносным тираном.
К началу лета 1572 года он превратился в настоящего мэра дворца. Все ему подчинялись, и он уже возомнил себя равным королеве-матери. Уверенный в своей власти, он решил втянуть Карла в войну с Испанией.
Теперь уже Екатерина Медичи испугалась не на шутку. Напасть на ярого католика Филиппа II значит рисковать увидеть большинство французов отнюдь не на стороне власти, что неизбежно приведет к гражданской войне и, следовательно, к новому ослаблению Франция на долгие годы.
Королева вызвала Карла и пригрозила, что уедет во Флоренцию, если он будет следовать советам Колиньи. Король, подумав о Мари, ответил, что сам знает, что ему делать.
Этого было достаточно, чтобы королева-мать решила немедленно уничтожить адмирала.
* * *
Через несколько дней глава протестантов снова возобновил разговор о войне, и притом в гораздо более наглом тоне:
— Начинайте войну с испанцами, сир, иначе мы будем вынуждены заставить вас это сделать. Мы больше не в силах сдерживать наших людей.
Услышав об этой угрозе, Екатерина поняла, что нельзя больше терять ни минуты. Она призвала к себе некоего Моревера и с одобрения Генриха де Гиза и герцога Анжуйского, брата короля, поручила ему убить Колиньи.
22 августа убийца, притаившись в углу портала, выстрелил в адмирала из аркебузы, но только ранил его.
Эта неудача спровоцировала настоящее побоище. Колиньн, сумевший опознать в убийце Моревера, поднял на ноги всех протестантов Парижа. Многочисленные делегации явились в Лувр и потребовали от короля найти человека, напавшего на Колиньи. По городу прокатились массовые собрания возмущенных протестантов. Во всем винили Гизов. Толпы протестантов прохаживались перед их особняком, размахивая шпагами и выкрикивая:
«Смерть им!»
Екатерине Медичи вдруг стало страшно, что найдут Моревера, страшно, что арестуют Гизов, которые могут заговорить, страшно, что ее могут выдать.
В ужасе от всего этого, она отправилась к королю (который не знал об опасности, нависшей над матерью) и объявила ему, что страна находится на пороге кальвинистского мятежа.
— Необходимо действовать! — сказала она.
Но Карл, целиком подчинившийся адмиралу, сухо ответил, что все, что сейчас следует сделать, это справиться о состоянии раненого.
Тогда Екатерина призналась ему, что замешана в этом покушении.
Король оцепенел от неожиданности и растерянно посмотрел на мать; йотом, впав в нервную истерику, сказал, что пусть делает, что хочет.
— Адмирал — предатель, — сказала она, — он готовит заговор против вас. Десять тысяч вооруженных гугенотов съехались в Париж. Я полагаю, надо набраться мужества и ради спасения вашего королевства казнить вождей этого движения.
При этих словах он впал в страшную ярость, что с ним периодически случалось. С пеной на губах он принялся швырять мебель, богохульствовать и кричать:
— Пусть их всех поубивают! Пусть их всех поубивают!
Эта сцена происходила 23 августа вечером, а на следующий день был праздник Святого Варфоломея…
Вот так случилось, что добрые советы молодой гугенотки Мари Туше, как это ни парадоксально, обернулись резней…
* * *
В то время как королева-мать вырывала у сына приказ на избиение протестантов, Генрих де Гиз с группой солдат направлялся на улицу Бетизи, где жил адмирал.
Было около полуночи, и Колиньи, все еще страдавший от полученной раны, лежа в постели, беседовал с друзьями.
Неожиданно из темноты послышались крики и выстрелы из аркебузы. Это герцог де Гиз, желая проникнуть в дом, расправлялся со стражей.
— Что происходит? — спросил Колиньи у Мерлэна, протестантского министра.
Тот взглянул в окно и, задрожав, сообщил, что войска окружили дом и убивают слуг.
— Я давно уже приготовился к смерти, — сказал Колиньи. — Попытайтесь, если сможете, спасти себя. Меня вы уже не спасете. Свою душу я поручаю милосердию Божьему.
Потом он попросил помочь ему встать с постели, накинул на себя халат, попрощался с друзьями, которые выскользнули через окно, и стал ждать.
Ждал он недолго.
С одного удара дверь разлетелась вдребезги, и целая орда во главе с Жаном Яновицем, по прозвищу Бем, ввалилась в комнату.
— Это ты, Колиньи? — спросил Бем, держа в руке шпагу.
— Уважь эти седины, молодой человек. Да, это я.
— Прекрасно, — ответил Бем.
И вонзил шпагу в грудь адмирала.
Но так как адмирал продолжал шевелиться и не очень приятно хрипеть, несколько солдат довершили дело ударами кинжала.
А тем временем Генрих де Гиз, оставшийся внизу, начал проявлять нетерпение.
— Эй, там! Бем, вы закончили? — крикнул он со двора.
Убийца выглянул в окно:
— Да, еще минуточку, мы заканчиваем.
— Можно взглянуть? — спросил герцог, довольный. И тогда Бем и его помощники выкинули труп в окно. Генрих подошел к мертвецу, отер окровавленное лицо адмирала платком и, узнав врага, пнул изо всех сил ногой в лицо, говоря:
— Для начала неплохо. Смелее, солдаты.
А через несколько мгновений удар колокола дворцовой часовни подал сигнал к страшной охоте…
Резня длилась всю ночь. Карл IX, возбужденный запахом крови, тоже немного пострелял… из окна своей комнаты. Потом наступил рассвет, и первые лучи солнца осветили город неописуемого кошмара. Улицы были переполнены трупами. Во многих местах в лужах крови лежали отделенные от туловищ головы и другие части тела, а Сена вся покрылась «плавающими мертвецами».
