Вышедший на берег третий заметил в лежавшем только одно движение — то, которое придавала ему женщина. Раскинутые в стороны руки мужчины покачивались из стороны в сторону. Каханнес взял его за запястье, чтобы проверить пульс. Пульса не было.
Садясь в лодку, Каханнес собирался присмотреть за Зуттером, он не особенно торопился — не хотел мешать преданию праха воде. Уже отплывая от берега, он понял, что погода не удержится до полудня. Обложившие вершины Марньи облака предвещали скорый дождь. Рыбак в такую пору ждет хорошего улова, и Каханнес направил лодку к той стороне полуострова, где держалась рыба. По пути туда просматривалось все озеро. Было уже почти девять утра, когда возле группы небольших островков он заметил пустую лодку, которую взял у него Зуттер, а чуть поодаль — виндсёрфер с опрокинувшимся в воду парусом. Встревоженный, он схватился за бинокль и вскоре обнаружил пропавших людей. Хорошо знакомая ему разновозрастная пара лежала, наполовину скрытая ветвями, на берегу одного из островков и, судя по всему, была занята только собой. Каханнесу показалось странным столь раннее свидание именно в этот день, и он снова поднес к глазам бинокль. Потом вдруг резко сменил курс, выжимая из мотора все, на что тот был способен.
Каханнес сел на прибитый волнами к берегу и отмытый почти до белизны кусок древесины и поднял лежавший на берегу камешек. Попытка Виолы вернуть Зуттера к жизни длилась уже целый час, если не больше. Виола все чаще поднимала голову, за всхлипами почти не было слышно ее дыхания. Наконец она осталась сидеть с закрытыми глазами, видно, у нее закружилась голова. Каханнес выронил из руки камешек. Виола подняла покрасневшие, растерянные глаза, казалось, она только сейчас очнулась и узнала сидевшего рядом с ней человека.
— Оставьте, — сказал Каханнес, — он мертв.
— Нет, — возразила она. — Нет! Позвони. Вызови вертолет. Он еще жив, я знаю, его нужно забрать отсюда.
Каханнес покачал головой.
— У меня нет мобильника, да и ни к чему он теперь нам.
— Но я же вытащила его из воды! — крикнула она вне себя. — Я подплыла сюда вместе с ним! Он не может быть мертвым, он совсем недавно еще размахивал руками. Слушай, помоги же, иди сюда, продолжай делать искусственное дыхание. Мы ему поможем. Давай же, прошу тебя, давай!
— Ты делала это куда лучше меня.
Виола уставилась на него. Потом, кажется, поняла наконец, что стоит на коленях над трупом. Она поднялась, переступила через тело Зуттера, присела в воде на корточки и закрыла голову руками. Она вся дрожала, ее тело сотрясали рыдания. Но постепенно ее дыхание обрело естественный ритм, она перестала раскачиваться из стороны в сторону. Казалось, она вообще перестала дышать и неподвижно застыла на корточках как малое дитя. Наконец она подняла голову и заговорила, прикрыв рукой рот и подбородок:
— Мне пришлось его ударить, иначе бы я его сюда не дотащила. Я бы утонула. Сначала он был уже довольно далеко под водой. На нем был рюкзак. Когда я освободила его от этого груза, он уже не шевелился. Я тащила его, держа за плечи, за голову. Его лицо все время было на поверхности. Внезапно он начал размахивать руками. И сильно, еще как сильно. Тогда я стукнула его, что мне еще оставалось. Он успокоился, и я притащила его сюда. Слушай, я, кажется, его убила.
Она снова задрожала, голос стал прерывистым.
— Мне больно! — вдруг по-детски жалобно заныла она. — Слушай, мне очень больно! — она подняла заметно опухшую правую руку.
— Вижу, — сказал Каханнес.
— Я его убила, самым настоящим образом, — спокойно проговорила она. И вдруг засмеялась, поднесла руки к глазам и стукнула кулаками себя по лбу. — Спасая, я его убила. Слушай, это ужасно. Хуже не придумаешь.
— Да уж, — согласился Каханнес.
— Увидев, что он падает в воду, я подумала: ну вот, потерял равновесие. На нем был рюкзак, тяжеленный. Но я его сняла, расстегнула ремень на животе и сняла.
— Он бросил в воду урну с прахом своей жены, — сказал Каханнес, — она лишила себя жизни, здесь же, год тому назад. Набила карманы камнями.
Виола посмотрела на него внимательно.
— Тогда ему следовало бы держать урну в руках, — предположила она.
Каханнес задумался.
— Должно быть, он хотел убедиться, что урна пошла на дно. Помнится, он всегда пропускал жену вперед.
— Ты знал их?
— Женщину немного лучше. Они каждый год проводили здесь отпуск, потом у нее обнаружили рак. Хорошие были люди. Вчера вечером он взял у меня напрокат лодку.
— И ты ничего такого не заметил?
— Заметил позже. Моя жена почувствовала неладное. «Он уже в пути, — сказала она, — и скоро уйдет из этой жизни».
— Что значит — из этой?
— Есть другая жизнь, много других жизней.
— Ты так думаешь? Ты что — верующий?
— Не так чтобы очень. Да и убиваю я.
— Убиваешь? — удивилась она.
— Я рыбак, приходится лишать жизни рыб.
— Это совсем другое дело.
— Ничуть не другое. В отличие вот от этого, рыбы умирать не хотят. К тому же я и мясо ем.
— И что с того?
— Моя жена индианка. Она мяса не ест. А я вырос в этих местах. Я люблю мясо, а рыбу продаю.
— Это твоя профессия.
— Мне бы отказаться от нее, да не могу — люблю это дело. Привык к нему. Учитель разрешил.
— Какой учитель?
— Святой человек, я познакомился с ним в Индии. Он никогда не лишал жизни живых существ. И не носил одежды. Моей жене он приходился двоюродным дедом. «Если твой отец ловил рыбу и ел мясо, точно так же поступай и ты, — сказал он мне, — не отказывайся ни от чего, пока не почувствуешь, что можешь отказаться».
Виола заметно повеселела.
— И от столь многого нужно отказываться?
— Тебя никто не заставляет, можешь — откажись.
— А от своей жены ты мог бы отказаться?
— Нет, если к этому меня станут вынуждать, да, если почувствую, что смогу. Но тогда я буду уже в другой жизни.
— Я не могу отказаться от своего друга, а он меня бросил. Разве это порядочно?
— В нашей жизни много непорядочного, но потом наступает иная.
Виола взглянула на покойника.
— И для него тоже?
Каханнес задумался.
— Есть не только жизнь и смерть, — сказал он, помолчав. — Есть нечто третье.
— И что же?
— То, что, возможно, случится. Так говорил учитель. Он называл это индийским словом, но я все время его забываю.
— То, что, возможно, случится, устраивает меня меньше всего, — сказала Виола.
— Зато нуждаться в этом ты будешь очень часто, — возразил Каханнес. — Но учитель так никогда бы не сказал. О том, что замечаешь сам, тебе не скажет никто.
