Гарри тащит к сцене алюминиевый стул для Грейс и ставит его в двух футах от диджейского пульта. Оркестр расположился справа у стены. Музыканты пробуют инструменты. Я, разминая шею, трусцой бегу на свое место на сцене. Гул в зале усиливается. Диджей тем временем включает микрофон — щелк — и протягивает его стоящему рядом с ним Гарри. Тот проверяет его, стуча по нему пальцем. Тук-тук-тук. Раз, раз, раз, раз, два. Я мысленно говорю себе: Сосредоточься, просто не отпускай из сердца любовь — и Грейс будет твоей. Ты миллион раз репетировал все движения, ничего, бля, страшного нет. Зато твои родители перестанут драться и снова полюбят друг друга, как раньше. Присесть, два, три, четыре. Руки вперед. Колени согнул. Еще, два, три, четыре. Грейс любит, Стивен весел. Попой назад. Большая ферма. Деревья с шинами на веревках, чтоб кататься. Любовь и радость, никаких драк. Пчелы, деревья. Пошли руки, два, три, четыре. И назад, два, три, четыре. Вдох, выдох, вдох, выдох. Зелень. Трава. Благодать.
— Добрый вечер всем, — говорит Гарри, — как настроение? Как вы все прекрасно знаете, меня зовут Гарри Карран, и я стригу газоны по самой низкой цене. Помните, впереди осталась всего пара теплых недель. Так что торопитесь, и если вам необходима помощь специалиста по ландшафту, то, пожалуйста, стучитесь не задумываясь в дверь моего дома рядом со статуей святого Давида. Спасибо. Итак, сегодня мы приготовили специально для вас особое представление, так что усаживайтесь поудобнее и наслаждайтесь. Леди и джентльмены, для меня большая честь представить вам уже во второй раз за сегодняшний вечер единственного и неповторимого Генри Тухи.
Я срываюсь с места и подбегаю к своему другу Гарри Каррану. Улыбочка. Я беру микрофон у него из рук, и мы с Гарри крепко обнимаемся. Затем он кладет мне руку на плечо и желает в левое ухо удачи. Зал встречает нас бурными и веселыми аплодисментами. Я ищу глазами Грейс и наконец вижу в толпе лиц ее улыбку; как раз в этот момент свет в зале начинает гаснуть, и мое сердце распускается, как цветок, под косым лучом прожектора.
— Как дела, ребята? — спрашиваю я. — Лично у меня — отлично. Есть кто-нибудь в зале, у кого нет?
Бурные возгласы и аплодисменты. Мои глаза успевают привыкнуть к свету. Я бегло смотрю на наш стол. Грейс смеется. Сесилия с Сес тоже смеются. Фрэнни смеется. Бобби Джеймс и Марджи Мерфи стоят и сосутся сзади. Стивен хлопает в ладоши. Фрэнсис Младший затаскивает Донну Куни в гардероб и захлопывает дверь. Бля, начну, пожалуй, с парочки шуток, посмотрим, может, это заставит его вернуться в зал.
— Есть тут кто-нибудь, кто читает Библию? — спрашиваю я у публики. — Очень интересная книжка, хочу вам сказать. Одни Откровения чего стоят, а? Единственное откровение, которое я оттуда для себя вынес, так это то, что Иоанн Богослов частенько баловался травкой. Семиглавые чудовища, эпидемии, Страшный Суд? Мой суд, Иоанн, вот какой: завязывай с травкой и переходи на пиво. У семиглавого чудовища сразу станет на шесть голов меньше. Ну ладно, положим, на пять.
Смех. Аплодисменты.
— И еще, — продолжаю я, — к вопросу о Жирном Мэтте. — Смех в зале. — Кто-нибудь еще слышал о том, что никакой он на самом деле не итальянец? Я тут на днях попросил его сделать бутерброд по-итальянски, так он мне сказал…
Тут на сцену выбегает сам Жирный Мэтт и выхватывает у меня микрофон.
— Не заставляй меня вырубать микрофон из сети, братишка. Лучше пой свою песню — и дело с концом, — говорит он и возвращает мне микрофон, и взмахом руки приветствует аплодирующую толпу зрителей.
— Мэтт прав, — говорю я. — Сегодня я стою здесь перед вами, чтобы спеть песню для девушки, которую я люблю. И по такому случаю прошу эту девушку подняться сюда ко мне на сцену.
Сес бежит из зала на сцену и прыгает ко мне на руки. Микрофон стукается об мою голову — несильно, но через усилители звук получается громкий. Она вспрыгивает ко мне на спину и принимается махать обеими руками в зал. Я спускаю ее с себя на стул.
— Конечно, я люблю тебя, Сес Тухи, — говорю ей я. — Но я имел в виду кое-кого другого. Другую девушку. Не догадываешься, о ком я?
— О маме? — спрашивает она в микрофон.
— Нет, не о маме.
— Тогда Фрэнни?
— Нет, и не Фрэнни тоже. Кто у нас тут выступает с шутками — ты или я? Ну, коль уж ты не можешь сама догадаться, тогда, так уж и быть, скажу. Грейс Макклейн, могу я попросить тебя выйти на сцену?
Грейс поднимается из-за стола. Она краснеет и вся в смущении дымит сигаретой.
— Ну же, Грейс, иди, — зову ее я. — Иди сюда, ко мне.
Публика хлопает ей. Давай, Грейс — слышится отовсюду. Аплодисменты нарастают. Когда они становятся совсем уж оглушительными, Грейс наконец улыбается и идет по направлению ко мне, к моей идеальной прическе, к моему белому костюму, к моим раскрытым объятьям и распахнутому сердцу. Она протягивает мне руку, чтобы я ей помог. Но сначала я эту руку целую.
— Что ты задумал, Хэнк Тухи? — спрашивает она.
— Садись сюда и все увидишь, — отвечаю ей я.
Грейс садится, берет Сес к себе на колени и крепко ее обнимает. Обе они, девчонки, которых я люблю больше всего на свете, хихикают как ненормальные.
— Грейс Макклейн, — говорю я. — Я хочу, чтобы все здесь присутствующие сегодня узнали о том, как сильно я тебя люблю.
Лицо Грейс буквально горит под белым светом люстр от залившей его краски. Я никогда еще не видел таких больших зеленых глаз, но сейчас они, кажется, полны болью. На секунду я почти забываю обо всем, но снова встряхиваюсь, и настроение возвращается.
— О’кей, ребята. Песня Бобби Дэрина «Далеко за синим морем», — объявляю я. — Поехали, два, три, четыре.
Пошла музыка. Я хватаю Грейс за руку и запеваю первый куплет, текст вспоминаю по последнему слову в каждой строке: воде, мне, стою, плыву. Бум. Отлично. Я попадаю в ритм лучше, чем сам Бобби Дэрин. Теперь можно отпустить руку Грейс, поворот, и я иду к краю сцены, где веселятся и хлопают зрители. Тут еще раз поворачиваюсь, подмигиваю и показываю пальцем на Грейс. Теперь плавно обратно к Грейс. Пошел второй куплет. Главное не перепутать, Тухи: синева, глядя на меня. Я прикладываю ладонь ко лбу ковшиком, как будто плыву на лодке по морю и высматриваю впереди землю. Дайте хоть дух перевести; тебе Хабиб с Сашей ставили этот танец — давай, валяй, попробуй только подведи их. Следующая строчка, бум, я прыгаю к Сес на колени — делать нечего, раз уж она сидит на коленях у Грейс. Хлоп! — пошли духовые. Ребята играют как надо — громко и с драйвом, — один в один, как «Далеко за синим морем» у Сесилии на пластинке. Я спрыгиваю с Сес и приставным шагом двигаюсь по направлению к зрителям. Берни Куни встает и идет к двери в гардероб. Я сплетаю пальцы в замок у себя за головой и под громкие раскаты трубы три раза выбрасываю таз взад-вперед, прямо перед сидящей Грейс. Оп! Оп! Оп! Они с Сес отклоняются назад к спинке стула, и при этом обе визжат и громко хохочут. Помимо них несколько девчонок в зале тоже чуть не валятся в обморок от восторга. Я делаю еще шаг и поворачиваюсь лицом к толпе зрителей, чтобы посмотреть, что там творится на противоположном конце зала. Берни Куни рвет на себя дверь в гардероб. Сначала он вытаскивает оттуда свою жену и дает ей пощечину. Она падает. Вслед за ней он вытаскивает Фрэнсиса Младшего и бьет ему в лицо кулаком. Тот падает. К ним бежит Стивен, только что стоявший в стороне, футах в десяти оттуда. Сесилия тоже все видит и бежит туда же. За ней и Фрэнни.
