«Пылающая земля» вызывала ассоциации с постоянным и не имеющим конца апокалипсисом, ставшим настолько привычным, что ни бурая жижа отбросов, ни горы автомобильных покрышек уже не вызывали никаких эмоций. Следствие установило, каким образом удавалось избегать вмешательства полицейских и лесничих во время отгрузки токсичных отходов, здесь срабатывал старый прием, во все времена применявшийся воинами и партизанами. Вместо дозорных выставляли пастухов. Те выводили свое стадо: овец, коз и нескольких коров. Лучших пастухов в округе нанимали следить не за баранами и ягнятами, а за непрошеными гостями. Они предупреждали о каждой подозрительной машине. Глаза и сотовый телефон — лучшее оружие. Я часто видел таких пастухов в окрестностях, за ними всегда послушно брели исхудавшие животные. Как-то раз я подошел поближе, чтобы увидеть дороги, на которых юные специалисты по переработке учатся водить грузовики. Сами же водители больше не соглашались подъезжать прямо к свалке. Расследование «Эльдорадо» 2003 года показало, что все чаще эту задачу выполняли несовершеннолетние. Водители грузовиков старались держаться подальше от токсичных отходов. Один из них и случившееся с ним послужили причиной для начала в 1991 году следствия по делу о нелегальных перевозках мусора. В больницу обратился Марио Тамбуррино: его глаза были настолько выпученными, что казались двумя яичными желтками, с трудом удерживаемыми веками. Он потерял зрение, на руках сошел верхний слой кожи, и боль была такая, будто кисти окунули в горящий бензин. Прямо около его лица открылся контейнер с ядовитыми веществами, и этого оказалось достаточно, чтобы ослепнуть и получить жуткие ожоги. Ожоги без огня. Теперь водители требовали держать контейнеры подальше, в прицепах автопоездов, и ни в коем случае не притрагивались к ним. Наибольшую опасность представляли грузовики с мнимым компостом, где удобрения были смешаны с ядом. Одного вдоха хватило бы, чтобы навсегда повредить дыхательные пути. Последняя часть пути оказывалась самой рискованной: следовало выгрузить контейнеры из фур и поместить в небольшие грузовики, направляющиеся уже непосредственно к свалке. Все категорически отказывались их переносить. Когда емкости с отравой утрамбовывали в кузов, довольно часто они открывались, выпуская наружу ядовитые испарения. Поэтому, добравшись до места назначения, водители даже не выходили из кабины автопоезда. Ждали, пока закончится разгрузка. Дальше мальчишкам предстояло самим доставить отходы на свалку. Пастух показал мне шедшую под уклон дорогу, на которой они учились водить. Им объясняли, как тормозить, а чтобы ноги доставали до педалей, подкладывали пару подушек. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет. Двести пятьдесят евро за поездку. Подростков нанимали в баре, хозяин которого все прекрасно знал, но никак не мог помешать происходящему и только высказывал свое негодование посетителям, ставя перед ними чашки с эспрессо и капучино.
— Чем больше они дышат той гадостью, которую перевозят, тем скорее отправятся на тот свет. Это не водители, а смертники.
Юные перевозчики, постоянно слыша об опасности своего занятия, наоборот, казались себе чрезвычайно значительными, выполняющими особо важную миссию. Выпячивали грудь и поглядывали презрительно из-за темных очков. Чувствовали они себя превосходно, с каждым днем все лучше, никто из них даже не задумывался, что лет через десять их ожидает химиотерапия, рвота желчью, разъеденные болезнью желудок и печень.
Дождь продолжался. Земля так быстро пропиталась водой, что больше не могла вобрать в себя ни капли. Невозмутимые пастухи, как три утомившихся старца, сели отдохнуть под конструкцией из железных листов, напоминавшей навес. Они не сводили глаз с дороги, а овцы в это время забирались на кучу мусора в поисках убежища. Один из пастухов держал в руке палку, которой тыкал в импровизированную крышу, наклоняя ее, чтобы вода не скапливалась и не проливалась им на голову. Я промок до нитки, но даже стекающая по мне вода не могла погасить жар, поднимавшийся от желудка и концентрировавшийся в затылке. Я силился понять, способны ли человеческие чувства противостоять машине власти чудовищных размеров, возможно ли что-то предпринять, хоть что-нибудь, чтобы найти спасение от их бизнеса и существовать независимо от неуклонного нарастания могущества каморры. Я изводил себя, пытаясь понять, возможно ли это — попытаться понять, узнать, постичь и не пасть жертвой. Или же надо было делать выбор: знать и подвергать себя опасности или же умышленно ничего не замечать и жить спокойно. Не исключено, что оставалось только забыть и закрыть глаза. Выслушивать официальные версии, рассеянно улавливать информацию и причитать в ответ. Я задавался вопросом, существует ли нечто, способное сделать жизнь счастливой, или же мне следует отбросить мечты об эмансипации и анархической свободе и, заткнув за пояс пистолет, кинуться в гущу событий, начать заниматься делом, настоящим делом. Убедить себя в принадлежности к соединительной ткани настоящего и рискнуть собой, повелевать и подчиняться, стать хищником в мире финансов и прибыли, самураем клана, превратить жизнь в поле боя, где нет надежды на выживание, только на ожидающую тебя, командовавшего и сражавшегося, смерть.
Я родился на земле каморры, на территории с самым высоким показателем по количеству убийств в Европе, где бизнес неотделим от жестокости, где ценность имеет лишь то, что обещает власть. Где все обладает привкусом последней битвы. Здесь сложно поверить в возможность мирного существования, в отсутствие войны, способной превратить любой поступок в безволие, любую потребность — в слабость, где за все надо бороться, выбиваясь из сил. На земле каморры противостояние кланам не носит классовый характер, не означает утверждения права, повторного получения гражданства. Это не угрызения совести и не дело чести, не охрана собственной гордости. Речь идет о вещах более существенных, более материальных. Поняв механизм становления клана на территории каморры, кинетику его развития, процесс инвестирования и получения доходов, ты постигаешь, как функционирует время само по себе, вне зависимости от географических ограничений. Выступая против клана, ты затеваешь борьбу за выживание, словно само существование, поглощаемая тобой пища, губы, которые ты целуешь, услышанная музыка, прочитанные книги приведут тебя к пониманию смысла не жизни, а исключительно выживания. Знание перестает быть результатом моральных усилий. Постижение и понимание становятся необходимостью. Той единственной, что еще позволяет нам считать себя существами, достойными называться людьми.
Я увяз в болоте. Вода поднялась мне до бедер. Я чувствовал, как пятки уходят все глубже. Передо мной плавал огромный холодильник. Я забрался на него и лег сверху, обхватив покрепче руками и отдавшись на милость течения. Мне вспомнилась последняя сцена из фильма «Мотылек» со Стивом МакКуином, снятого по роману Анри Шарьера. Казалось, что я, как и Мотылек, плыл на мешке, полном кокосовых орехов, пользуясь отливом, чтобы сбежать с острова Дьявола, находящегося рядом с Кайенной. Нелепая мысль, но иногда только и остается представить свой бред как нечто независимое от твоего выбора, ты просто должен пережить это. Мне хотелось кричать во всю глотку, раздирая легкие, разрывая трахею, со всей громкостью, на которую способно горло: «Грязные ублюдки, я все еще жив!»
