— Поднимите шторы! — приказывал он только в тех случаях, когда начиналась гроза.
Тогда хататитла — что на языке апачей означает «молния» — сверкала во всех трех окнах. Тор, Перун и Зевс сотрясали полотнища голубого света. Загадочный хозяин открывал окна, и в кабинете пахло опасностью и свежестью.
Он смотрел поверх крыш, как в правильных интервалах формируются мерцающие своды. С помощью пальцев и отсчета времени он мог вычислить длину и мощность каждой молнии. Сполохи прочищали ему нервы.
Одну руку он держал на сердце, вторую — между ног. Он терял дыхание.
На своей софе он вскрикивал одновременно с ударами грома. В полный голос проповедовал в распахнутое окно. Ощущал, как шпоры медленно вонзаются в бока. Его голос сливался с голосом Бога. Он победоносно смеялся в дуэте с небесным грохотом. Он восхвалял молнии на неизвестных языках. Он пел вместе с ними.
— Я делал молнии побольше! — кричал он.
Потом шум дождя усиливался. Сверкающие ветвистые молнии опять ударяли в карнизы.
Однажды он распечатал телеграмму, заплакал и вышел из комнаты. Тара прокралась в кабинет, подняла телеграмму и прочитала: «Марк Твен ушел с кометой Галлея. Пришел с кометой и ушел с кометой. Твой Роберт».
Современная девушка Тара Тирнстин с первой получки угостила себя ужином в саду на крыше ресторана Хаммерштейна. А что еще делать незамужней девушке, постепенно переходящей в статус старой девы?
Едой она защищалась от большого города.
Тара попыталась сосчитать, сколько рук в этом городе. Миллионы рук кому-то махали, хватали украшения, хватали доллары, хватали руки женихов. Все эти руки успевали что-то ухватить в этой жизни. Ее — оставались пустыми.
На кухне под газовой лампой Тара прикрывала тарелку локтями. Мяла пальцами хлебный мякиш, превращая его в резиноподобную массу, и заталкивала ее в рот. Утроба вопила, как Сцилла: «Набей меня!» Ее руки превратились в маховик и двигались сами по себе.
Она жаждала истинного и духовного прогресса, а абстрактные идеи могут превратиться во что угодно, в том числе и в наши страстные желания.
«Боже, с тех пор как Ты вышвырнул нас из рая, мы голодаем и жаждем, мужчины вожделеют женщин, а женщины — мужчин. Зачем Ты все это делаешь? Почему Ты заставляешь нас страдать, насылая этот зуд?»
После того как Тара услышала в бюро, что хозяину не нравятся толстые женщины, она продолжала мечтать о нем. Ей так хотелось коснуться его волос, его темени, его бледных губ. «О Боже, зачем Ты так поступаешь со мной?» Ей снились змеи Долины кузнечиков в Теннесси. Она так желала, чтобы вместо нее застонала ее кровать!
Она выросла из цветных платьев.
Она полюбила допоздна задерживаться в канцелярии. Открывала газету и читала о том, что ощущали Джон Джейкоб Астор и его сын Винсент, когда тонули в океане. Нарушая запрет, она пользовалась персональным туалетом, куда мистер Тесла спешил, чтобы вымыть руки, когда кто-нибудь, здороваясь, неожиданно протягивал ему руку. Мыло скользило в ладонях. Он уклонялся от общения с грязными «другими». Говорил, что опасается бацилл, которые пожирают друг друга в своем невидимом мире. Вероятно, бациллы, о которых он говорил, были людьми.
Тара Тирнстин стала покупать особое черное белье, которое носят «те» девушки. Чулки шуршали, когда она закидывала ногу на ногу.
И что?
«Миссис», он всегда обращался к ней так: миссис. И никогда по имени.
Он рассказывал ей о турбине без лопаток, которая даст десять лошадиных сил на полкилограмма собственного веса.
Она понимала его.
Кормильца.
Улыбка разыгравшегося Эроса изменила ее лицо. Он заслужил, чтобы его любили.
Он обеспечивал ей хлеб насущный. Хлеб, который она мяла и заталкивала в рот.
«Подготовим класс для пятидесяти умственно отсталых школьников, — стучала она быстрыми пальцами по клавишам. — Электрический ток поможет повысить интеллект человечества и даже вылечить сумасшедших».
Окна башни «Метрополитен» были распахнуты. Лаяли псы лета. Благоухал июнь. Во всем здании слышался только стук ее пишущей машинки. Ее стали удивлять неожиданные приступы голода. Поэтому в сумочке она постоянно носила хлеб. Оставшись в одиночестве, Тара развалилась на лабораторном столе. Под голову положила книгу Карлейля «Герои и героическое в истории», которую читал хозяин. Принялась отламывать кусочки хлеба. Руки работали как маховик. Она мяла хлеб и заталкивала его в рот. Дальняя пульсация определяла ее индивидуальность. Он ела от страха. Она не контролировала себя.
— Миссис! — воскликнул удивленный голос.
— Мистер Тесла! — вскрикнула она.
Никола Тесла приблизился к Таре. Было видно, каких усилий стоит ему сдерживаться.
— То, что вы позволили себе… полное отсутствие контроля над собой… я категорически не одобряю!
Перед ее глазами сверкнул его ледяной галстук.
— Конечно, это ваше личное дело, однако…
Ее напряженный взгляд утонул в его глазах. У нее вырвался крик:
— Мистер Тесла!
Он стоял перед ней, высокий, с тесаным лицом, в ледяных доспехах.
— Я заплачу вам за неделю вперед, но с понедельника вам не надо выходить на службу.
Кроме него, в этом городе у Тары никого не было. Она рванулась вперед всем телом, и только голова откинулась назад. Пена выступила на губах. Мужчина смотрел в пол, но не на нее. Из какого-то далекого центра космоса прилетела вибрация и встряхнула эту женщину. Стали видны ее большие груди и красная сыпь между ними. Ее взгляд был сама беспомощность. Ее пустая рука хваталась за воздух, хваталась за то место, где застегивается платье. Пуговицы рассыпались по лаборатории.
99. Огни Шанхая
Через три месяца после того, как Тесла уволил ее, миссис Тара Тирнстин устроилась на работу в миссионерскую контору «Свет Шанхая», спасавшую души в Китае. Теперь это была уже не та девушка, которая посылала воздушные поцелуи и над белыми платьями которой ржали парни.
Теперь она ограничивала себя в еде. Чтобы лицо вытянулось, она пила чай без сахара. Бурчание в желудке перед сном означало, что день прошел хорошо.
Каждое утро миссис Тара Тирнстин плавала в реках непознанных. Днем с высокого балкона кирпичного здания «Свет Шанхая» она рассматривала Нью-Йорк, который принадлежал ей. Черные дымы окутывали крыши, как черные шарфы вокруг шей. Вершины небоскребов скрывались в облаках. Автомобили плыли, словно киты. Прохожие спали на ходу. Люди таращились друг на друга совсем как муравьи при встрече.
Тара Тирнстин обнаружила в газете и обвела карандашом несколько объявлений о курсах. Только на третьем часу курса «Джон Локк и Чарлз Дарвин, два тихих революционера» она заметила, что это ее не интересует.
