Теперь Шамбер знал все или почти все о секретаре шведского посланника. Молодой человек из хорошей семьи, но имел несчастье родиться младшим из трех сыновей. Это и заставило его искать счастья за морем, в чужой стране.
Николь отзывалась о секретаре Дитмере как о хорошем работнике, он был трудолюбив, честен и лишен обычных, свойственных молодым людям пороков. Он не играл в карты на большие деньги, не дружил с Бахусом, не покупал дорогих лошадей, словом, был бережлив.
— Это у вас в Швеции называется «бережлив», а в Париже говорят, скуп, — ворчал Шамбер, читая аккуратные, пахнувшие духами послания Николь. А может, и не духами они провоняли, а лекарствами шведа Карлуса.
«В Стокгольме у Дитмера была невеста, но, видно, все расстроилось. Во всяком случае, в Россию он уезжал стремительно. Сейчас он захаживает в дом генерала Рейхеля. Дитмера не раз видели на прогулке с Адель Рейхель. Я с ней не знакома, но, говорят, резвая девица. Видно, потому они и ссорятся так часто. Нолькен говорит, что по лицу секретаря сразу можно понять, пребывает ли он в мирных отношениях с Адель, или они опять „расстались навсегда“. Но похоже, дело идет к свадьбе».
Это были не просто ценные сведения, а единственная ниточка, если хотите, нить Ариадны, которая привела бы Шамбера к его сомнительному успеху. Дитмер жил там же, где работал, то есть в шведской резиденции. Он редко выходил из дому, а если и выходил, то не подчинялся никакому режиму. Если бы Шамберу надо было его просто убить, то это была бы простейшая задача. Пробрался в дом через окно и всадил нож спящему в горло. Но как прикажете вытащить из дома труп и доставить его в усадьбу Козловского? Адель Рейхель была приманкой. Сама того не ведая, она поможет Шамберу привести секретаря в нужное место и в нужный час.
А Петров меж тем сидит на удобной лавке в доме купца Фанфаронова, пьет с Сидоровым брагу и уже по третьему разу объясняет очевидное: если ты будешь вести себя так, как я тебе велю, тогда деньги и уважение, но если начнешь выкомаривать, проявишь самостоятельность и обманешь меня вместе с Шамбером, тогда Тайная канцелярия и Сибирь.
— Ты будешь делать все, что тебе прикажет Шамбер. Все, кроме смертоубийства. Этого не делай ни за что, потом не отмоешься. Понял?
Сидоров покорно кивал головой. Вид у него был вполне уверенный, усы на круглой роже опять показывали без десяти минут два.
— А как распоряжение получишь, этими же ногами беги ко мне. И горе тебе, если не успеешь. Понял?
Голова опять опустилась вниз в безусловном утверждении.
11Нельзя сказать, чтобы любовь Матвея перевернула всю жизнь Николь, но она заставила ее о многом задуматься и посмотреть на себя со стороны. Она не обманывала князя, когда признавалась ему в любви. Это было то самое чувство, которого она втайне ждала всю жизнь. Наивность князя она называла честностью, в бесшабашности, часто нелепой, ей виделись смелость и удаль, болезненная застенчивость, которая иногда и ее вводила в краску, казалась скромностью и добротой. Впрочем, все это не так уж далеко от истины.
И на русский язык она перешла без всякого умысла. В Петербурге она открыто пользовалась им. Более того, она рассказывала в свете историю своих родителей, на этом и была основана ее «легенда»: «Она приехала в Россию искать своих русских родственников». Но на разговор по-русски с Матвеем было наложено строгое табу. Она видела в нем опасного противника и надеялась любым способом узнать, насколько он опасен.
Если бы не задание Шамбера, никогда бы она не стала играть с князем в любовь. Но служба заставила. Она начала эту игру и заигралась. Вот тут ей и вспомнился рассказанный Матвеем сон. Это случилось, когда они ехали из Польши. Произошла поломка кареты, они пошли гулять в цветущие луга. Тогда ее всерьез озадачило и смутило видение Матвея: корабль в море, брызги пены в лицо, и она на палубе в красном плаще, а розовый шарф обвивает фок-мачту. Рассказ этот был столь точен, что Николь в первый момент испугалась. Неужели этот русский каким-то неведомым способом подсмотрел реальную картинку из ее жизни. Но ведь это полный абсурд, это невозможно! Князь тогда смутился и пролепетал, что видел корабль и даму у мачты во сне. Но ведь это знак! Сама фата-моргана подсказывает им, что встреча их не случайна, а просчитана заранее на небесах! А дальше все пошло, поехало, вырвалось из-под контроля.
Впервые она увидела в князе Матвее мужчину, когда он стоял полуобнаженным на фоне весенней зелени. Бабочки уже направились в свой первый полет, гудели шмели, горько благоухала черемуха. Незамысловатый пейзаж вызвал в памяти популярную оперу Скарлатти «Коринфский пастух», так, кажется, она называлась, а потом слово, как озарение, «Адонис».
Николь сама себе созналась, что в своем желании завлечь князя Матвея не заметила, как перешла опасную грань. Случилось ли это в тот вечер, когда они лежали между двух пыльных перин, или все произошло гораздо раньше? Откуда-то пришло ощущение, что они с князем одно целое.
Николь вдруг обнаружила, что может быть застенчивой. Куда-то делось ее тщеславие, ей хотелось подчиняться, а не руководить. Она с удовольствием смеялась над своим недавним благоразумием. Днем и ночью Николь думала о князе, более того, мысленно советовалась с ним, и что удивительно, получала ответ на свои вопросы. А главное, его ласки были столь пленительны!
Матвей настаивал на слове «любовь», значит, это так и есть. Слово это обжигало губы, и она призналась себе, что никогда не была так счастлива.
Иногда трезвый голос брал верх.
«Остановись, подумай, — брюзжал он, — соразмерь свои наивные мечты с реальностью! Тебя полюбит государыня, ты станешь своим человеком при дворе и получишь монаршее распоряжение на брак».
А дальше что? Княгиня Козловская останется в России навсегда и будет счастлива, счастлива всем назло?
«Но ведь это вздор, — вопил истошно трезвый голос, — ты же сама отлично понимаешь, что эта любовь обречена на провал».
Но пока все складывалось именно так, как мечталось. Госпожа Юшкова, как обещала, устроила встречу с государыней, которая произошла в интимной, домашней обстановке. Государыня был обряжена в шелковое, почти без украшения платье, в кресле сидела неподвижно, как монумент, и только глаза были очень живы и любопытны. Она оглядела мадам де ля Мот с ног до головы, видно, мимолетная встреча на китайском торжище прошла для нее совершенно бесследно.
— Садись. Да какая ты молоденькая и свеженькая, ровно бутончик. Ну, рассказывай…
— Что рассказывать, ваше величество? — не поняла Николь.
— Про Париж рассказывай, — шепнула стоящая рядом статс-дама Юшкова.
— А что — про Париж?
— Все рассказывай, и про дома, и про улицы, про короля и королеву, про обычаи и нравы, про их двор. Ну, говори, говори. Только быстро, споро и не прерывайся.
Николь умела рассказывать, она знала толк в интересных подробностях, умела вовремя пошутить и анекдот вспомнить из жизни великих.
