Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Говорят, что в тот же вечер успевают привезти в Москву самолетом лампадки, зажженные от Благодатного Огня. А в Иерусалиме до вечера наступает блаженная тишина. На душе радостно и спокойно. С нами Бог, разумейте языцы!
Он снова воскрес, и в 11 часов вечера, немного поспав в гостинице, мы возвращаемся в храм Гроба Господня, чтобы отпраздновать Его Воскресение. Теперь народу немного, праздношатающихся любопытных туристов и вовсе нет, только верующие. В России ночь с субботы на воскресенье – главное событие Пасхи. Здесь главное событие – явление Благодатного Огня, и оно уже состоялось.
Так странно было прийти сюда ночью после всего, что мы уже пережили накануне. Храм Воскресения Господня стал для нас уже самым родным местом, особенно тот его уголок, где мы так долго ожидали сошествия Огня. И только теперь мы вдруг заметили, что совсем неподалеку от этого места висит старая почерневшая картина, изображающая Иерусалим и храм Воскресения, на который с небес льется поток огоньков.
Ночной крестный ход на Пасху совершается здесь не так, как у нас, не вокруг храма снаружи, а вокруг храма внутри. Потом все встают вокруг Кувуклии и начинается радостное возглашение. Сначала восклицают по-гречески:
– Христос анести!
– Алифос анести! – отвечает весь храм дружно и громко.
Потом по-русски:
– Христос воскрес!
И в десять раз громче и дружнее, весь храм Воскресения Господня отзывается:
– Воистину воскрес!
Потом возглашают по-сербски и по-арабски. Арабы вновь веселятся гораздо более бурно, скачут, бьют в барабаны, даже свистят. В первый раз услышав по-арабски «Христос воскрес! Воистину воскрес!», мы были крайне удивлены – нам отчетливо слышалось в их криках: «Зиг хайль! А-ха-ха!» И когда священник возглашал в очередной раз:
– Зиг хайль!
Мы со смехом кричали вместе с арабами:
– А-ха-ха!
Лишь на другой день в одной арабской лавочке нам растолковали. Оказывается, «слава Богу» – никакой не «зиг хайль!», а – «Аль Масих кам! Хакам кам!»
Потом из храма Гроба Господня мы отправились на Всенощную в Троицкий Русский собор, где до этого уже дважды стояли на службе – при выносе Плащаницы и при чтении двенадцати Евангелий. Здесь вновь были исповедь и причастие. Можно ли забыть, как я исповедовался отцу Иоанну в пасхальную ночь в Иерусалиме! Тому самому отцу Иоанну, который благословил нас в первый день, еще в стенах Свято-Данилова монастыря в Москве.
– Грешен, батюшка, – исповедовался я. – Вот стою в храме Гроба Господня, жду не чего-нибудь, а сошествия Благодатного Огня, а все равно думаю: «Эх, поскорее бы! Поскорее бы!»
– Что делать, Саша, – ласково говорил отец Иоанн. – Я и сам такой. Плоть наша немощна и сварлива!
– И гордыня проклятая охватывала меня. Думалось: «Хоть бы у меня первого зажегся Огонь! Да чтоб сам зажегся!»
– А как же, Саша! А как же! Это же Христос! Самое желанное, что есть у нас!
О некоем «иерусалимском синдроме» нам еще в первый день говорил архимандрит Елисей. Он рассказывал, что бывают случаи, когда люди, несколько дней находящиеся в Иерусалиме, вдруг бывают ни с того, ни с сего подвержены вспышкам неоправданного гнева, ругаются на пустом месте, ссорятся, обвиняют своих лучших друзей во всех смертных грехах и так далее. С чем это связано – непонятно, но это так. Может быть, потому и арабы с евреями, ближайшие родственники по языку, не могут этот общий язык найти.
За десять дней в Иерусалиме и Галилее мы лишь несколько раз начинали ссориться между собой, даже не ссориться, а только спорить – правильно или неправильно идем, куда идти и зачем, но, предупрежденные отцом Елисеем, быстро спохватывались:
– Стоп! Иерусалимский синдром!
И споры утихали. И получалось так, как у тех двух легендарных монахов, которые всю жизнь прожили в одной келье и однажды решили поругаться, как ругаются люди в миру:
– Ты мне скажешь: «Это моя миска», а я тебе скажу: «Нет, моя!», а ты мне: «А я говорю – моя!» Так и поругаемся.
Стали спорить. Один говорит:
– Это моя миска.
– Нет, моя! – говорит другой.
– Ну, раз твоя, так и владей ею, – быстро не выдержал первый.
Мы много ходили и ездили по Святой Земле, и ни разу не возникло ссоры. Иерусалимский синдром на нас не подействовал. И я бы даже сказал, что иерусалимский синдром – это совсем другое. Я почувствовал его уже дома, в Москве. Началось с того, что, проснувшись однажды утром, я подумал: «Сейчас встану и пойду встречать рассвет в Гефсимании». В другой раз иду по Москве, и подумалось: «Вот иду, а ноги сами собой выведут меня к храму Воскресения!» И тотчас спохватился, что оно, конечно, и впрямь – ноги сами выводят к Гробу Господню и к Голгофе, но только это бывает в Иерусалиме, а не в Москве.
Иерусалимский синдром – это сладкая, томительная тоска, которая охватывает тебя, когда ты вспоминаешь дни, проведенные там, где находится географический Пуп Земли. Когда начинаешь разглядывать фотографии. Или вот сейчас, когда я пишу эти строки. Я вижу Благодатный Огонь, и трепет снова охватывает меня. Он сидит на кончиках свечных фитилей и не обжигает их, не обжигает мои руки и лицо. Он исцеляет меня, мою душу и мою плоть, которая, по словам отца Иоанна, немощна и сварлива.
Я наливаю себе рюмочку вина из Каны Галилейской и медленно пью. Иерусалимский синдром разливается по моей груди сладким теплом. И я мечтаю о том дне, когда Господь вновь позволит мне оказаться там. И я увижу совсем другой Израиль, в котором арабы и евреи наконец-то найдут свой общий семитский язык, полицейские будут вежливы с христианами-паломниками, а в Шереметьеве вас не будут допрашивать с пристрастием, как не допрашивают, когда летишь в Дамаск или в Коломбо, в Дюссельдорф или в Каир.
Пусть иерусалимским синдромом для всего человечества станет тоска по Господу Христу, когда Его нет с нами в Страстную пятницу, и счастье Его Воскресения, когда Он, отвалив камень от своего Гроба, дарит нам Благодатный Огонь, пусть назовут иерусалимским синдромом желание всех людей радостно восклицать: «Христос анести!», «Аль Масих кам!», «Христос воскрес!»
Вознесение
Одно из самых трогательных и волнующих паломничеств, совершаемых в Святом граде Иерусалиме – молитвенное посещение часовни Вознесения Господня на горе Елеонской. Сердце русское особенно бьётся здесь любовью и радостью о Христе. Ведь рядом, по правую руку от Спасителя – русский православный женский Спасо-Вознесенский монастырь, высоко над которым возносится колокольня, имеющая столь сильное наименование – Русская Свеча.
«Как это по правую руку от Спасителя?» – удивится читатель. В том-то и дело, что именно одесную, справа от Христа, если мысленно и душевно вообразить себе тот сладостный миг, когда Он стоял на горе Елеонской со учениками и вдруг начал возноситься. Русские монахини, которые приводят паломников в часовню Вознесения, с особым удовольствием, которое нарисует их щёки алым цветом, поведают:
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
