— Ну и что же? — всё ещё не понимал Иван.
— Как что, Ваня! Мы с тятей пойдём на те острова, потом на Ситху. Мне охота маменьку повидать, да брата с сестрицей. Я по ним соскучилась, да и тятеньку тут не увидела.
— А как же твои индейцы? Как ты с ними расставаться будешь?
— Я стариков с шаманом соберу и скажу им, что меня отец мой, а для них бог морской, обратно к себе зовёт. И уйду опять в океанские волны. Это для них понятно будет.
— А для нас? Где нам-то быть с отцом твоим?
— Все просто, Ваня… Ты меня где-нибудь за скалой на баркасе ждать будешь и на судно тятино доставишь… Хорошо я придумала?
— Куда как добро. Но что мы с тобой в Ново-Архангельске делать будем?
— Опять сюда придём. Здесь мне больно уж понравилось.
— Мне тоже место сие по душе пришлось. А ежели увидят тебя здесь индейцы твои?
— Тогда у меня будет другая жизнь, Ванечка. С тобой. И у них тоже, с новым вождём. Да и далеко они от нас жить будут. Времени же много пройдёт, и все изменится. Но, главное, что они под защитой наших людей будут. Лучшего я им дать ничего не могу.
— Всё так, Алёна. Только вот как дело-то мое рудознатское? Ты об этом подумала?
— А как же. Конечно подумала. За тебя тут твой помощник Федя останется. Мы о том с Иваном Александровичем договоримся, я думаю.
— А Манефа? Что с ней будет?
— Она тут, в крепости жить останется. Может замуж тут за кого выйдет. Может, на Кадьяк захочет вернуться — дело её. Она свободна.
— Какая ты у меня ладная да рассудительная.
— Потому, что люблю тебя, Ванечка. И не хочу больше с тобой расставаться.
— И я тоже, Алёнушка… А не забыла ли ты, что мы с тобой недовенчались?
— Как такое забыть можно, Ваня. Потому ты завтра к отцу Никодиму пойдёшь, поговоришь о нас.
— Вот скоро церковь достроят, тогда и обвенчаемся. С батюшкой уже и Фёдор говорил. Тоже венчаться хочет с невестой из местных индейцев.
— Вот здорово! Сразу две пары под венец. А, может, и больше будет. Дай-то, Господи, чтобы всё так случилось.
Глава десятая
Двухсаженной высоты стены из заострённых брёвен, плотно прижатых друг к другу, башни с пушками, широкие ворота, и тоже с пушками по обе их стороны, дом правителя, казармы для промысловиков, церковь с колокольней — всё это и есть русская крепость на калифорнийском берегу Великого океана. Строительство новой оседлости велось все летние месяцы восемьсот двенадцатого года, и к последним дням августа она была готова. Да ещё за стенами её был разбит большой огород и распахано такое же большое поле.
В крепости много народа: русские, алеуты, индейцы. Все они веселы и довольны делом рук своих, и все в ожидании главного события сегодняшнего утра — открытия нового форта, у которого пока даже и названия нет.
А в доме Ивана Александровича Кускова собрались в этот час его ближние люди: Сысой Слободчиков, недавно пришедший с острова Ситхи, Тимофей Тараканов, Иван Лихачёв с Алёной, отец Никодим с матушкой Верой и сам Иван Александрович с супругой своей Екатериной Прохоровной.
— Ну что, други мои, — заговорил Кусков. — Начнём вершить дело наше… Благослови, отец Никодим.
— Господь благословит, — ответил батюшка и крестным знамением осенил Кускова.
Тот взял свой картуз, положил в него свернутые в трубочки бумажки, перемешал их рукой и вытряхнул на небольшой столик перед иконой Спасителя.
— На одной бумажке написано мною «Славянск», — сказал при этом Кусков. — На другой — «Росс»… А теперь — помоги, Господи…
Иван Александрович перекрестился и взял одну из бумажных трубочек. Затем развернул её и громко произнёс:
— Росс! Слава тебе, Господи! Крепость наша отныне называется Росс! Форт Росс!
После сего Кусков вместе с бывшими с ним людьми вышел на крыльцо своего дома и прошествовал к середине крепостной площади, где стояла врытая в землю высокая мачта.
Народ окружил Ивана Александровича, и отца Никодима. Батюшка прочитал молитву, потом окропил святой водой русский флаг, закреплённый на шнуре мачты. Затем Кусков обратился к стоявшим вокруг него людям:
— По воле Спасителя крепость наша отныне зовётся Россом. Крепость Росс! Форт Росс! Наша русская оседлость на калифорнийском берегу. Запомним, други мои, и потомкам нашим передадим, что в тридцатый день августа восемьсот двенадцатого года мы подняли здесь русский флаг как знак того, что Отечество наше — мать Россия, утвердилось на сих американских берегах. И трудиться здесь и жить будем мы для пользы Отечества нашего и всех племён и народов, землю сию населяющих. Так что с Богом, братцы!
Кусков подошёл к мачте, потянул за тонкую, но крепкую бечеву, и флаг с двуглавым орлом стал медленно подниматься вверх по шесту. Тут же ухнули пушки, салютуя флагу, зазвенел колокол на колокольне церкви Святой Троицы. Люди стреляли из ружей, кричали «ура!» и обнимались: всеобщее ликование охватило всех.
Когда флаг утвердился на мачте, Кусков вновь поднял руку, прося тишины.
— А теперь я, коммерции советник Кусков, имею честь по воле его императорского величества наградить друзей и соседей наших, вождей здешних племён коренных жителей Америки медалью «Союзные России»… Первому я вручаю медаль сию другу нашему вождю мивока Валенилле!
Под громкие крики одобрения собравшихся Кусков возложил круглую медаль с лентой на грудь своего старого приятеля.
— Награждаю союзников наших — вождей Чугуана, Амматина, Гемлеле! И вождя макома Шасту!
И опять под громкие возгласы Кусков надел ленты с медалями вождям окрестных племён.
— Отныне вы и ваши племена — союзные России, и да будет дружба вечной между нами!..
…Тут же, за длинным, сколоченным из красноватых сосновых досок обеденным столом, на торжественную трапезу уместились почти все. А кому там показалось тесно, расположились обедать прямо на земле.
Выкатили по такому случаю бочку с вином, которого тоже хватило всем, и веселье за столом было всеобщим.
Русские песни сменялись индейским песнопением и танцами. И летела широко над фортом Росс песня-гимн российских мореходов, которая именно сейчас была здесь уместна, как никогда:
Ум российский промысла затеял,
Людей вольных по морям рассеял,
Места познавати,
Выгоды искати,
Отечеству в пользу,
В монаршую честь.
Бог всесильный нам здесь помогает,
Славу россов всюду подкрепляет,
Только обозрели,
Вскоре обселили
Полосу важну
Земли матёрой.
Допев гимн до конца, хор промышленных подошёл к тому месту, где за столом сидели Иван Александрович Кусков, Сысой Слободчиков, да Иван Лихачёв с Алёной и, явно обращаясь к ним, громко грянул державинского «Заздравного орла». Написанная знаменитым русским поэтом «в память фельдмаршалам Суворову и Румянцеву», эта застольная песнь русских воинов тоже подходила к сегодняшнему празднику:
