И еще в одном записные книжки отца сослужили мне добрую службу. Я только что смотрела на них, прежде чем убрать в ящик письменного стола, и, сама не знаю почему, мельком взглянула в окно, на крыши домов и на небо, такое высокое и ясное сегодня вечером, и подумала о том дне в Фоуи, когда мы стояли с мамой на утесе у замка Святой Катерины, и тут мне наконец вспомнилось, что я тогда от нее услышала, — само пришло в голову, без всяких усилий.
— Не подходи близко к краю.
Но мне хотелось видеть волны, разбивающиеся о скалы внизу. Мы стояли там вместе, рука в руке, и мама добавила:
— Не смотри вниз, дорогая. Смотри на море — оно простирается до самого неба. Смотри, как далеко ты видишь, Джейн… До самого края вечности.
Глава 40
Менабилли, апрель 1960
Ранним утром Дафну разбудил телефонный звонок. Сначала она даже не поняла, в чем дело, решив, что это на Кэннис-Рок за мысом звонит колокол, который во время волнения на море предупреждает тех, кто в лодках, чтобы они держались подальше от мелей и рифов. Она пыталась понять, что происходит, выплыть на поверхность, прорвав завесу сна, но вдруг осознала: звонит телефон, который она держала в своей спальне для экстренных случаев.
— Алло, — сказала она, голос ее был хриплым и сонным.
— Дафна, — послышался в трубке женский голос, — извини, что разбудила, но у меня очень плохие новости.
Говорившая сделала паузу, словно пыталась подавить рыдание, и на какой-то ужасный миг Дафне показалось, это звонит Снежная Королева сообщить ей, что Томми застрелился в Лондоне, — он уже несколько дней был там.
— Я Маргарет, — представилась женщина, и только тогда Дафна узнала голос жены Питера. Какого черта ей нужно в полседьмого утра? — Я должна была позвонить тебе, прежде чем ты увидишь газеты. Не хочу, чтобы ты узнала это, прочитав их: Питер вчера покончил с собой, и все утренние газеты напишут об этом — здесь уже полно репортеров.
— Невозможно, — сказала Дафна. — Просто не могу поверить…
— Увы, это случилось. Он бросился под поезд метро на станции «Слоун-Сквер» вчера вечером. Я сейчас не могу говорить, Дафна, и буду тебе очень признательна, если ты известишь своих сестер до того, как они прочитают отвратительные заголовки в газетах.
— Конечно. Но, Маргарет, это так ужасно! Может быть, я могу сделать что-то еще? Пожалуйста, скажи, чем я могла бы помочь?
— Боюсь, теперь слишком поздно, — ответила Маргарет, ничего больше не добавив, и положила трубку.
Дафна почувствовала, что в душной комнате ей не хватает воздуха. Она легла на кровать, но стало еще хуже: трудно было дышать, и она снова села, склонив голову к коленям, потом подошла к окну и широко распахнула его. Ночью прошел дождь, но небо прояснялось, ленточки мерцающего света струились над морем. «Дух, шествующий по водам», — любил говорить Томми всякий раз, когда они видели этот свет, нередко сияющий над морем после сильного дождя или в грозу.
Не прошло и недели, как Дафна закончила книгу и послала Питеру копию окончательного чернового варианта. Три дня назад она даже позвонила ему, предупредив, что книга придет по почте. Ей хотелось, чтобы он разделил с ней охватившее ее ощущение триумфа — ведь она отправила в издательство свою версию биографии Брэнуэлла намного раньше, чем Уинифред Герин. А теперь Дафна с трудом припоминала, почему ее так волновал Брэнуэлл Бронте, что заставляло ее столь упорно стремиться превзойти в этой гонке свою соперницу? Дафна мучительно пыталась вспомнить подробности последнего телефонного разговора с Питером. Что она говорила ему и как могла не понять, что он близок к самоубийству? Беда в том, что беседа длилась недолго и именно она сделала ее столь краткой, не дав Питеру достаточно времени, чтобы поведать о себе, разделить с ней его горести. Дафна рассказала, что наконец одолела биографию: она будет названа «Инфернальный мир Брэнуэлла Бронте» и посвящена таинственному мистеру Симингтону.
— Конечно, я не стану писать слово «таинственный», — сказала она Питеру. — Посвящение будет лаконичным, что-нибудь вроде: «Дж. А. Симингтону, редактору тома Бронте, вышедшего в „Шекспир-хед“, чей сохранившийся на всю жизнь интерес к Брэнуэллу Бронте пробудил интерес к нему и во мне». Ему должно понравиться, как ты считаешь?
Однако Питер никак на это не прореагировал, сказав лишь, что тонет под тяжестью «семейного морга», именно такие слова он произнес: «Я тону…» Но она не приняла их всерьез, пропустила мимо ушей, вместо того чтобы понять их скрытый смысл. «Уверена, ты выплывешь», — сказала она, намекнув тем самым, что занята и пора заканчивать разговор. Потом послала ему копию черновика книги с запиской: «Я пропиталась насквозь чахоткой, шизофренией, эпилепсией, сомнамбулизмом, раздвоением личности, алкоголизмом — и все это благодаря Бронте. Надеюсь, тебе понравится».
А теперь, зная, что посылка была доставлена ему в день самоубийства, она чувствовала себя жалкой и никчемной. Дафна не знала, начал ли он читать книгу, но надеялась, что нет. Однако, когда она еще до завтрака позвонила Нико, его младшему брату, чтобы расспросить его о подробностях смерти Питера, выяснилось, что книга пришла с первой почтой в офис, который братья совместно занимали на Грейт-Рассел-стрит, и Питер даже отпустил замечание по поводу рукописи. По словам Нико, Питер сказал, что семейная история Бронте производит все-таки немного менее гнетущее впечатление, чем история их собственного семейства.
— А что еще? — спросила Дафна.
— Это все, что я могу тебе сообщить, — сказал Нико. — В пять часов, когда я уходил домой, Питер еще оставался в офисе. По его словам, у него была назначена встреча с неким автором, но, по-видимому, он сразу же пошел в бар отеля «Ройял-корт», некоторое время пил там, а потом перешел дорогу, чтобы спуститься в метро на станции «Слоун-Сквер», и там бросился под первый же пришедший поезд.
Как и предупреждала Маргарет, газеты много писали об этом происшествии, заголовки были повсюду, они западали в память Дафны, как глупая песенка из мюзикла, идущего на Уэст-Энде, или веселый детский стишок: СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПРЫЖОК ПИТЕРА ПЭНА. МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ СТАНЕТ ВЗРОСЛЫМ, УМЕР. ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ ПИТЕРА ПЭНА.
Газетные заголовки были ужасны, но еще больше Дафна мучила сама себя, воспроизводя мысленно сцену самоубийства: сколько бы ни пыталась она сосредоточить внимание на чем-то другом, но вновь и вновь к ней возвращалась.
…То был вечер вторника, 5 апреля, всего лишь только вчера и целую жизнь назад. В Менабилли дул весенний ветер, и даже городские улицы заполнил свежий воздух — так, во всяком случае, могло показаться тем, кто был молод и полон надежд, — но Питер не чувствовал тепла, не замечал распускающихся на деревьях почек, не ощущал ничего, кроме окружающей его тьмы, когда спешил на станцию метро, спускался по ступенькам, тем же самым, по которым ступала Дафна всякий раз, когда покидала свою лондонскую квартиру или возвращалась в нее. Оказавшись на платформе, он продолжал идти, не глядя на людей вокруг, завороженный видом туннеля, не отрывая от него глаз, готовясь перешагнуть через край платформы и прыгнуть под первый же поезд. И тогда Дафна на какой-то миг увидела его, освещенного прожекторами, в лебедином полете…
