Иван отскочил в сторону, подпрыгнув, рыбкой влетел в кусты. Те двое, не отставая, бросились следом…
Ух! – просвистело над кустом что-то тяжелое… Оглобля? Да нет, похоже, бревно!
Нападавшие отлетели в сторону, словно надоедливые мухи.
– Спасибо, Проша! – переведя дух, поблагодарил Иван.
– Ништо, – Прохор улыбнулся и, поудобнее перехватив бревнище, бросился в гущу врагов. Схватив валявшуюся в траве саблю, Иван тут же последовал за ним.
На! Н-на!
С противным хлюпаньем острый клинок разрубил чью-то шею. Дымящаяся горячая кровь брызнула юноше в лицо, поверженный захрипел, упал на колени… Иван не добивал его – некогда, – да и так, похоже, с этим все было кончено. Количество сражающих уменьшилось, видать, почти все враги уже были выбиты либо предпочли сдаться. За возами, сгрудившись в кучу, лениво отмахивалось бердышами человек пять обозников, да еще звенели клинки у амбара.
– Сдавайтесь! – махнув саблей, крикнул отец Паисий. – Христом-Богом клянусь – обещаю жизнь.
Обороняющиеся переглянулись и молча отбросили бердыши в траву. Ну, слава Богу. Иван улыбнулся, поискал глазами своих. Ага, вон Прохор – стоит, потирает руки, бревнище лежит под ногами рядом. Такого парня нельзя не заметить. А где же Митька? А нету! Не видать нигде! Господи, неужели убили?! Его ж предупреждали, чтоб не лез, Аника-воин.
Иван, закусив губу, подбежал к Прохору:
– Митьку не видел?
– Там он, в кустах, – Прошка махнул рукой. – У речки.
Иванко спустился к реке и сразу заметил худенькую фигуру Митрия. Зайдя по колено в воду, отрок стоял согнувшись. Парня рвало… Бывает…
Иван подошел ближе:
– Митька, как ты?
Отрок резко выпрямился, обернулся, и бледное, мокрое от слез лицо его озарилось улыбкой.
– Иване! Иване! Жив!
– Прохор тоже не умер.
– Ну, Прохора-то я видел, а вот тебя… – Митька снова нагнулся и, зачерпнув в ладони воды, сполоснул лицо. – Главный-то их, купец, ускакал, похоже, – пояснил он. – Я, как увидал с мостков, что он коня повернул, к амбарам побежал, к старцу. Да на пути вдруг вражина! Да с саблей! Размахнулся, так бы голову и отрубил, да я уклонился, как ты учил. Ну и споткнулся, земли-то не видел. В ямищу упал, хорошо, успел кинжал выдернуть, что мне Паисий на всякий случай дал. Этот-то вражина кинжала не увидел – захохотал, гад, замахнулся над головой саблей – на две половины, видать, меня хотел разрубить, да не вышло – я его кинжалом в брюхо пырнул… Пырнул – а оттуда кишки полезли, сизые, склизкие, брр! До сих пор в себя прийти не могу, вывернуло всего, чуть ли не наизнанку.
– Бывает.
Добыча оказалось богатой: десять больших возов, доверху груженных зерном. Хлебный обоз, несмотря на прямой запрет царя, предназначенный для вывоза из голодающей страны хитрым купцом, от которого теперь наверняка потянется ниточка к алчным московским чиновникам и боярам. Загнанный в угол Акинфий Козинец вместо смерти предпочел сдаться в плен, о чем, кажется, нисколько не сожалел, судя по его довольному виду. Вот она – ниточка! Теперь бы распутать клубочек!
– Чей хлеб? Кто послал? – Акинфий рассмеялся прямо в лицо Ивану. – Здесь такие лица замешаны, о которых только в Москве в разбойном приказе говорить можно, и то один на один с дьяком.
– Он прав, – хмуро заметил Паисий. – Придется везти в Москву.
– Ну, так и обоз тоже нужно в Москву возвращать, в казну! – решительно заявил Иван. – Сколько голодных накормить можно.
Судебный старец согласно склонил голову.
Отмыв забрызганное вражеской кровью лицо, Иван зашел на карбас, в каморку, – прежде чем уехать, нужно было еще переговорить с Евлампием Угрюмом, уточить кое-какие финансовые дела. Ведь получается, что Иван невольно подставил баркасников, оставив их без заработка, на который те рассчитывали.
Каморка оказалась пуста, и юноша решил подождать Евлампия там; что староста не убит, он знал, не так давно видал баркасника между своих. На лавке в полутемной каморке сиротливо лежал кошелек из кошачьей шкуры. Серебришко Евлампия. Слава Богу, теперь уж не придется его передавать вдове старосты – сам передаст. Иван машинально подкинул на ладони кошель. Звякнуло, но так, чуть-чуть, видать, не очень-то большое наследство получила бы безутешная вдова. Странно… Сжав в ладони кошель, юноша нащупал в нем какую-то скрученную бумажку или кусочек пергамента… Из чистого любопытства достал – в бумажку были завернуты три серебряные деньги. Прямо сказать, невелика сумма, весьма невелика. Еще и в бумажку завернута! В бумажку… а ведь баркасник не так уж прост – все клады ищет со своими ныряльщиками. А ну-ка…
Бросив быстрый взгляд на дверь, Иван развернул бумагу, с удовлетворением увидев начерченный на ней план – река, с волнами, пристанями и промерами глубин, схематичное изображение Богородичного монастыря с характерной пятигнездной звонницей – значит, и река, ясно, Тихвинка – какие-то таинственные значки – крестики, птички, кружочки. А это что еще за ответвление, похожее на… на «македонское копье или ланцет хирурга»! Ну, явно похоже, особенно если перевернуть листок боком. И – если здесь все правильно нарисовано – длина «копья» – небольшого заливчика или оврага – ровно в три раза больше ширины у впадения в реку… Интересно…
– Интересно?! – Евлампий Угрюм, ударом распахнув дверь в каморку, навис над входом темной угрожающей тенью. В руке его поблескивал длинный рейтарский пистолет со взведенным курком.
Иван машинально потянулся к сабле, заткнутой за пояс вместо сломанного палаша.
Баркасник левой рукой почесал шрам и нехорошо усмехнулся:
– Я хорошо стреляю.
– А как хорошо ныряешь? – улыбнулся Иван. – Садись, нам ведь надо поговорить об упущенных тобою деньгах. Признаю – по моей вине упущенных, а я не люблю ходить в должниках. И я не купец…
– Я догадался.
– Это – карта утопленной монастырской казны? Да не смотри ты на меня так, я полагаю, вы ее так и не нашли?
– А вот уж это не твое дело, парень.
– Не мое? А если я помогу отыскать сокровища, скажем… гм… за одну десятую часть, ты согласишься?
Евлампий опустил пистолет.
– Что ж, десятина – вполне справедливое требование. Только с нами пойдут мои люди, и вряд ли тебе удастся схитрить!
– Что ты, что ты, – замахал руками Иван. – Если б я хотел схитрить, так с вами бы не сидел.
– И я не дам тебе ни с кем переговорить! – заявил баркасник. – Идем сейчас, прямо отсюда.
– Согласен, – Иван кивнул. – Разреши лишь мне взять с собою двоих.
– Говори – кого именно? Я сам пошлю за ними людей.
– Прохора-молотобойца и Митьку Умника. Митька пусть захватит с собой книгу.
– Какую книгу? – ощерился Евлампий Угрюм. – Не советую обделывать за моей спиной какие-то свои дела.
